Шесть дней Яд-Мордехая - [10]

"Как здоровье?"

"Прекрасно, слава Богу".

"Как урожай?"

"Очень хороший, слава Богу". Как брат? Сыновья? Здоров ли отец? Как доехали? И тому подобное в течение всего разговора.

Когда мужчины расселись друг против друга, были произнесены церемониальные приветственные речи. Абу Фатха говорил о величии и красоте мира между соседями и о необходимости его. Другие мухтары-судьи продолжили эту тему. Никто не упомянул о злосчастном инциденте. Вся учтивость праздника примирения была направлена на то, чтобы забыть об этом.

Наконец, были поданы маленькие чашки крепкого, сладкого кофе, и пир начался. По кругу пошла чаша и графин с водой, чтобы каждый мог окунуть пальцы перед едой, так как арабы этой местности не пользовались ножами и вилками. Затем большие блюда с рисом и бараниной были поставлены на пол. Женщины Дир-Санида зажарили барашков, сварили рис на пару и выпекли арабские лепешки "питах". Мужчины расселись по пять или шесть человек вокруг каждого блюда. Хотя они были гостями, арабы первыми приступили к еде, любезно показывая, как надо пальцами брать шарики липкого риса и отправлять их в рот. Они выбирали лучшие куски жирного мяса и клали на ту часть тарелки, откуда ели новички. Абу Рамадан предупредил их, что на каждом блюде должна быть оставлена часть пищи, которую съедали позже женщины и дети, так что евреи вскоре перестали есть. Арабские друзья заставляли их продолжать трапезу.

"У вас плохой аппетит?"

"Нет, слава Богу".

"Может, вам пища не нравится?"

"Что вы, баранина превосходная". После того, как этот ритуал был повторен дважды, и евреи уже не в силах были есть, они вспомнили вежливый способ доказательства своей сытости. Они стали громко и часто рыгать. Арабы зарыгали в ответ, и блюда были убраны. Взамен были поданы тарелки с виноградом и инжиром и чашки горького кофе, что означало конец пиршества. Через неделю деревня Барбара пригласила поселенцев на ответную "сульху" и инцидент был забыт.

Но более важными, чем такие церемониальные события, были повседневные общения евреев с арабами на полях. Еврея на тракторе и араба с его деревянным плугом объединяло нечто общее: оба они любили землю, которую обрабатывали. Для еврея этот кусок земли был воплощенной мечтой его юности; он возделывал ту самую землю, где Самсон сражался с филистимлянами. Он был счастлив, что своими знаниями может возродить эту истощенную землю; он пахал, и борозда за трактором ложилась глубоко и ровно. Араб, который в один прекрасный день извлечет пользу от такой перемены, теперь лишь царапал поверхность почвы. Вол тащил деревянный плуг, если же не было вола, жена превращалась в рабочую скотину. Тем не менее он работал и пел, восхваляя в своих стихах плодородное поле и прекрасное утро. Он был неграмотен и необучен, но он знал обычаи пустыни. На его поле лежали огромные камни, с которыми ни один трактор не мог справиться; он оставлял их на безводных почвах, чтобы на них собиралась роса.

Как это всегда случается, когда рядом селятся имущие и неимущие, мелкие кражи стали обычным явлением, и это действовало раздражающе. Если исчезал инструмент, Абу Рамадан "никогда не знал вора", но он старался успокоить поселенцев поговоркой: "пока араб не обворует тебя дважды, он не станет твоим другом". При случае поселенцы сами старались обнаружить пропажу, и иногда им это удавалось. Шамай Вассер рассказал мне о краже одной из шести рабочих лошадей кибуца. Шамай тогда работал сторожем - он выздоравливал после операции.

Он любил лошадей и когда его увозили в больницу, он умолял своих товарищей: "Я вернусь, - не отдавайте никому моей работы при лошадях". Теперь он не мог пахать, однако справлялся с охраной полей по ночам, объезжал на лошади разбросанные участки. Однажды ночью он услышал подозрительный шум и спешился посмотреть, в чем дело. Когда он вернулся к месту, где он привязал лошадь, ее и след простыл. Это была серьезная утрата для кибуца, и Шамай чувствовал себя ответственным за пропажу. Кроме всего, он просто любил свою лошадь. Так как он знал арабский, он нанес визит шейху Хирбии и после чашки крепкого и сладкого кофе рассказал о случившемся. Его призыв к дружбе и чести не был напрасным: через несколько недель лошадь была возвращена. По европейскому обычаю Шамай дал арабу пять фунтов. Он был удивлен, когда его вызвали на следующий день к шейху, и еще больше удивился словам шейха. "Никогда не вознаграждай вора, - настаивал его шейх. - Сейчас мне будет труднее уследить за воровством, ибо эти парни подумают: "Если даже я не смогу оставить себе лошадь, еврей мне даст пять фунтов".

Понемногу обе группы начали привыкать друг к другу. Араб, стадо которого заходило на поле кибуца, уже не обижался, когда его просили убраться оттуда; в конце концов, любой арабский сосед поступил бы так же. Арабы учились уважать еврея как труженика, земледельца, отважного защитника своего имущества.

Со своей стороны, евреи всячески старались дружить с арабами. Они использовали любую возможность для укрепления хороших взаимоотношений. Их дети стали посланцами этих добрых намерений. С помощью детей они начали учиться языку у арабского семейства, хозяйство которого находилось по соседству с кибуцем. Каждую пятницу после обеда учитель Севек водил учеников в какое-нибудь близлежащее арабское село или ферму. Их приход всегда являлся большим событием. Детей угощали бутербродами, инжиром, абрикосами, виноградом, сахарным тростником. Они научили друг друга играм и весело играли вместе, и родители надеялись, что тем самым их дети готовятся к будущему, в котором терпимость и уважение явятся основой для добрых человеческих отношений.