Шесть дней Всемирного потопа, или Дневник мотоциклистки - [2]

Сказано — сделано. Мне удалось продать печальную историю утопления моего героического «Урала» в суровой северной реке немцам. Оказалось, немцы любят сентиментальные истории про медведей, наводнения и тайгу. Больше всего их заинтересовали фотографии: парняги с яростными синими глазами, со свирепыми славянскими физиономиями, в распахнутых телогрейках, в военных кителях, в тельняшках, в расхристанных строительных подшлемниках, на древних мотоциклах с овальными зелеными ветровиками, бесстрашно бросающиеся в обезумевшие от паводка дикие горные реки: сплошная «экзотика». Я получила от них заветную «штуку евриков», но все же то и дело задумывалась, глядя на фотографии, я хотела знать: о чем, собственно говоря, думали бюргеры, глядя на коренных сибиряков, чьи деды в свое время разгромили сильнейшую в мире армию? Или они предпочитали вполне политкорректно не вспоминать о плохом?

Гонорар был по европейским меркам небольшим. Наш друг Мика Кун, отец которого был немцем, а мать — финкой (что всегда забавляло Андрея, поскольку наши деды, как известно, воевали с родителями Мики по обоим линиям, а внуки спустя пятьдесят лет ездили вместе на мотоциклах и пили пиво, размышляя о вечном) сказал, что редактор, как и следовало ожидать, настоящий гонорар зажилил, что меня, впрочем, не особо расстроило: при хроническом безденежье и это — хлеб. На таком расстоянии кулаками махать на пользу еще никому не шло. Хоть это выслали.

А потом Андрей продал свой «Соло». Я до самого конца не верила, что он его продаст, потому что не было в жизни ничего такого, что он любил бы больше, чем свой мотоцикл. И вот, надо же — расстался. Впрочем, он, как заботливый хозяин породистого скакуна, сам лично присмотрел нового владельца мотоцикла — знакомого парня лет двадцати двух.

«Не дурак и задоручием вроде бы не страдает», — такой вердикт вынес он парню, и оказался прав — ухоженный «Соло» вот уже несколько лет исправно возит своего второго хозяина по Ангарску. И каждый раз, встречая едущий нам навстречу мотоцикл, я удивляюсь: «Красивый все же!»

Итак, мы сложили наши «капиталы», добавили то, что удалось накромчить за зиму и, «гордо расправив крылья», стали смотреть по сторонам, в поисках нужного эндуро. Все было как всегда, то есть не так, как хотели мы. Мы хотели шестисоткубовую «Икстэху»[3], но в салонах были только сухопарые «стаканчики»[4]. Поэтому пришлось купить то, что было. В двух тысячах километрах от Ангарска в городе Новосибирске или, попросту говоря, в Новосибе, в салоне «Новосиб Мото» стоял «старичок» «Ямаха Тенери», и бегал этот старичок, если верить продавцам, по земле уже 16 лет. Андрея он загипнотизировал. Делать было нечего, пришлось отправиться за «телушкой» в другой город.

Приехав на место в душном, тесном вагоне, упревшие и задохнувшиеся, голодные и уставшие, мы с надеждой стояли на просторной, чистой привокзальной площади. Термометр в семь утра показывал плюс двадцать девять. Что было дальше, вспоминать не хочется. Если бы не бочоночек аппетитного мате, который я выцедила в чайной, я бы, наверное, упала в обморок от жары еще до обеда. Умные все же люди, эти южноамериканские индейцы, такой волшебный напиток придумали.

Света в салоне не было. Сидеть было не на чем, купить попить или поесть — негде. Ну, а мотоцикл… Что мотоцикл? Сразу же стало ясно, что он старше на три года, что в двигатель кто—то лазил (прокладка под головкой цилиндра была вырезана из паронита), что спидометр скручен (а кто его нынче не скручивает? Только Андрей!), к тому же мотоцикл явно барахлил: норовил заглохнуть на малых оборотах. «Механикусы» из мастерской пытались исправить дело: что—то крутили, меняли свечи, но результата это не давало. Я сидела на рюкзаке и тоскливо смотрела в распахнутые двери салона — на раскаленный асфальт, на автомобили, нестерпимо сверкающие под неумолимо горящим, как ксеноновая фара, солнцем, которые неслись по шоссе. В сумраке душного мотосалона бело—красная «Ямаха», горбатящаяся огромным баком, больше похожая на слона, чем на мотоцикл, выглядела угрожающе. Когда я взглядывала на нее, то испытывала приступы робости, но понимала, что все уже решено: Андрея «несло».

Дело было в том, что он любил все мотоциклы без исключения. Его часто брали с собой друзья — посмотреть мотоцикл при покупке и оценить его техническое состояние. Зря они так делали, они не знали, бедные, что это было бесполезным: он не мог сказать про мотоцикл, что тот — «плохой». Для него все, все без исключения мотоциклы были хорошими. Он относился к ним, как, наверное, любящий свое ремесло конюх относится к породистым лошадям. Все мотоциклы «на ходу» были «хорошими» конями, а к неисправной или поломанной технике он относился, как к зауросившей или к заболевшей лошади — с сочувствием и пониманием. С зауросевшей лошадью нужно было договориться, найти общий язык, а заболевшую — вылечить. Он ходил вокруг мотоцикла совершенно шальной, и я поняла, что он ни за какие коврижки не поедет обратно на поезде. Он готов отдать все заработанные за год деньги не только за мотоцикл, но еще и за приключение: ему хотелось поехать в Ангарск на «Ямахе». Не то чтобы дорога была незнакомой — мы ездили по ней уже шесть раз, но еще ни разу он не ездил по ней на японце. Да еще на эндуро! Так что все было уже решено, и оставалось только подождать, когда молодые, бестолковые механики найдут неисправность. Механики ремонтировать мотоциклы не умели или не хотели, и покупка совершилась только к пяти часам вечера.