Левушка, конечно же, тотчас бросается на защиту храброго и самоотверженного Шерлока Холмса. Тем временем генерал Буртасов заключает, что чтение Конан Дойля развивает в мальчике «пытливый ум и большую наблюдательность. Теперь вот он их развивает на вздоре, на пустяках, а впоследствии — кто знает — как это ему пригодится!». Уж не для борьбы ли с «разрушителями порядка»?
Одного холодного ума и наблюдательности, тем не менее, для истинного охранителя недостаточно. По воле писателя, Левушка на своем жеребце «Шерлоке Холмсе» скачет в погоню за беглым преступником, настигает затравленного беглеца и — щадит несчастного. В ночном кошмаре былой кумир Холмс видится теперь Левушке своим полным антиподом: жирным человечком во фраке и цилиндре, олицетворением механистичного, безжалостного правосудия. В финальном диалоге Буртасова и его сына последнее слово остается за генералом:
<…> В специально детских журналах печатается такая бездарная чепуха, что более или менее развитого мальчика можно заставить их читать разве что из-под палки. Да и они просто портят изящный вкус у детей. А с другой стороны, вот этакие Конан-Дойл и направляют их фантазию в совершенно нежелательную сторону. Они начинают увлекаться… <…> Делать себе героя из сыщика Шерлока Холмса, это…
— Не беспокойтесь за вашего сына. Никакие увлечения для него не опасны! У него есть славный якорь, который всегда удержит его от всяких нежелательных увлечений.
— Какой же это якорь? — спросил Александр Львович.
— Честное сердце, — отрезал старик и, надев фуражку, пошел в сад, навстречу бежавшему к нему внуку (стлб. 214).
Как тут не вспомнить пресловутые чекистские «чистые руки, холодную голову и горячее сердце»!
Мы не без причины так подробно остановились на этом рассказе с «направлением» и «тенденцией», ибо Сыщик Тихонова был произведением крайне показательным и программным. Именно благодаря своей схематичности и топорности, рассказ ярко отразил суть складывавшегося вокруг Шерлока Холмса идеологического конфликта. С 1902 г. Холмс начал превращаться в заметный социокультурный феномен, и рецепция его в условиях российской действительности стала спешно и неизбежно окрашиваться в идеологические тона. Исследователи, в частности Б. Дралюк, уже подмечали известные политические составляющие в восприятии образа Холмса и других сыщиков, связывая их с периодом реакции, наступившим вслед за подавлением «первой русской революции» 1905-6 гг. Однако, как можно видеть на примере В. А. Тихонова, Холмс в России был политизирован почти изначально.
В последующие годы вокруг Холмса ожидаемо начали концентрироваться некоторые национал-шовинисты и консерваторы правого толка. Не вдаваясь в подробности и объяснения (наиболее очевидным и приблизительным из которых будет жанровый mass appeal), можно отметить, что и до, и во время, и после всплеска сыщицкой литературы в России — в том числе и в XXI в. — детективный и фантастико-приключенческий жанры в целом привлекали и продолжают привлекать огромное количество подобных литераторов, в Европе же среди соответствующих авторов было немало фашиствующих. Предреволюционным российским консерваторам Холмс, интуитивно или осознанно, виделся защитником государственно-социальных «устоев» и институций. Сыщик с Бейкер-стрит как бы реабилитировал презираемую либералами охранку и всевозможных «сыскных», «шпиков» и провокаторов[9]. В этом смысле консервативно-охранительный лагерь выступал своеобразным предшественником советского и постсоветского соцзаказа сперва на «красного Пинкертона», а затем и на образы «доблестных чекистов» и прочих рыцарей охраны порядка. Так, активнейшим переводчиком шерлокианского «канона» и других сочинений Конан Дойля был черносотенный журналист и публицист, один из руководителей Союза Михаила Архангела Н. Д. Облеухов (в общей сложности им было переведено около 60 произведений). Фактический редактор Нового времени, консерватор и антисемит М. А. Суворин (1860–1936), написал в соавторстве пьесу о Холмсе. Ярым пропагандистом лондонского детектива был блестящий и одиозный В. В. Розанов, для которого Холмс — даже не сыщик Конан Дойля, а Холмс грошовых «выпусков» — воплощал «пафос к добродетели и истинное отвращение к преступлению. Книжки его везде нравственны, не циничны, и решительно добропорядочнее множества якобы „литературно-политических“ газет и беллетристики»[10]. Восходящие к Шерлоку Холмсу фигуры русских сыщиков использовали для антиреволюционной и юдофобской агитации автор серии выпусков Гений русского сыска И. Д. Путилин: Рассказы о его похождениях (1908–1909) Роман Добрый (Р. Л. Антропов), издатель и вероятный автор чудовищного Сыщика-черносотенца (Харьков, 1908) И. А. Креминский и пр.
Как справедливо отмечает А. И. Рейтблат, во второй половине XIX в. «уголовный роман был не в чести у критиков и вообще литературной элиты. Русская литература издавна ориентировалась на „учительность“ и „духовность“, поэтому стремление просто изобразить преступление, вовлечь читателя в действие и обеспечить ему интересное времяпрепровождение квалифицировалось как пустое развлекательство, а то и духовное развращение публики»
