Шепот во мраке - [21]

К тому же от завораживающе красивой местности, по которой мы ехали, преодолевая многочисленные подъемы и спуски, исходило какое-то непонятное успокоение. Время затерялось на одном из поворотов оставшегося позади запутанного пути, и теперь вокруг нас тянулись лишь ласкающие взгляд сказочные картины, исполненные воскресшей вдруг красы минувших столетий: рощи старых деревьев, девственные луга с яркими осенними цветами да редкие фермы, гнездящиеся под отвесными скалами в окружении высоких деревьев и пахучих зарослей шиповника и мятлика. Даже солнечный свет был здесь какой-то волшебный, неземной, словно ему приходилось пронизывать диковинную дымку или облака испарений. Ничего подобного мне не доводилось видеть раньше – разве что на картинах итальянских примитивистов, фоном для которых иногда служили сказочные пейзажи. Такие виды любили рисовать Содома[20] и Леонардо, но они отводили им лишь дальний план, едва виднеющийся за сводами галерей эпохи Возрождения. Мы же держали путь через самое сердце открывавшейся нашему взору картины, и во время этого магического действа я как будто открыл в себе нечто, данное мне от природы или унаследованное от предков, – нечто такое, что жило во мне всегда и что я долгие годы стремился постичь. Сделав полукруг на вершине крутого подъема, машина внезапно остановилась. Слева, на противоположной стороне примыкавшей к дороге лужайки, ухоженной и обнесенной побеленными известью пограничными столбиками, стоял белый двухэтажный дом с мансардой. Он был на редкость большим и изящным для здешних мест; рядом с ним лепились друг к другу, а зачастую и соединялись сводами бесчисленные пристройки и сарайчики, а позади виднелась ветряная мельница. Я узнал этот дом по фотографии, полученной от Генри Эйкли, и потому не удивился, прочитав его имя на оцинкованном почтовом ящике, стоявшем на обочине дороги. Чуть дальше за домом простиралась топкая равнина с редкими перелесками, упиравшаяся в крутой, покрытый густым лесом склон высоченной горы с утопавшей в зелени макушкой. Несомненно, это была пресловутая Черная гора, и, должно быть, мы уже одолели добрую половину пути к ее вершине.

Нойз вылез из машины и, подхватив мой чемодан, попросил подождать, пока он сходит к Эйкли и сообщит о моем прибытии. Самому ему нужно было срочно ехать по важному делу, и потому он заглянет лишь на секундочку. Он быстро зашагал по ведущей к дому дорожке, а я тем временем вылез из машины, чтобы немного размяться, перед тем как устроиться в гостиной для долгой беседы с Эйкли. Теперь, когда я оказался на месте происшествия – скорее, череды зловещих происшествий, о которых Эйкли извещал меня в каждом письме, – мое волнение и напряжение вновь возросли до предела; я всерьез страшился предстоящего разговора, в ходе которого мне предстояло погружение в иные, совершенно чуждые человеку миры.

Соприкосновение с неведомым зачастую не столько пробуждает любопытство, сколько пугает; и меня мало радовала мысль, что на этом самом отрезке пыльной дороги и были обнаружены оставшиеся после безумных, исполненных страха ночей пресловутые следы чудовищ и зловонный зеленый гной. Мимоходом я отметил, что все до одного псы Эйкли куда-то запропастились. Может быть, он их продал, как только пришельцы заключили с ним мир? При всем своем желании я никак не мог разделить уверенность Эйкли в прочности и искренности этого мира, о чем он заверял меня в своем последнем и до странности не похожем на остальные письме. Ведь он, если разобраться, очень простодушен и почти не сведущ в житейских делах. А не таилась ли за вывеской этого новоиспеченного союза незримая и зловещая угроза?

Охваченный подобными мыслями, я невольно посмотрел себе под ноги – на пыльную полосу дороги, где Эйкли некогда нашел страшные подтверждения своей правоты. Погода в последние дни стояла сухая, а потому неровная, избитая рытвинами поверхность дороги была испещрена всевозможными следами, что само по себе было довольно странно в такой глухой местности. Я с вялым любопытством принялся разглядывать, откуда и куда вела то одна, то другая вереница отпечатков, стараясь этим нудноватым занятием обуздать полет своей мрачной фантазии, не на шутку разыгравшейся при виде злосчастного места. Загробная тишина; приглушенное, едва уловимое журчанье дальних ручьев; крутые зеленые вершины, полностью закрывающие горизонт, – во всем этом было что-то тревожное, угрожающее.

И вдруг у меня в памяти вспыхнул образ, по сравнению с которым все эти полеты мрачной фантазии и смутные угрозы поблекли и показались сущей мелочью. Как я уже говорил, я с праздным любопытством изучал всевозможные следы на дороге. Это мое занятие было прервано весьма внезапным образом – на меня обрушился леденящий ужас, и я как вкопанный застыл посреди дороги. Следы на пыльной дороге были запутаны и перемешаны настолько, что неискушенному взору там было не за что уцепиться, но посреди всей этой пестроты я своим наметанным глазом все же уловил в том месте, где дорогу пересекала тропинка, знакомые отпечатки и в одно мгновение понял, что означало их ужасное присутствие. Я не зря часами просиживал над полученными от Эйкли фотоснимками со следами пришельцев. Эти характерные отметины омерзительных клешней, эта их расплывчатая, неясная направленность, нецелесообразность, свидетельствующая об инопланетном происхождении существ, были мне знакомы до боли. Увы, я не мог ошибиться. Прямо у меня под ногами, в дорожной пыли, красовались по меньшей мере три свежие отметины, кощунственно выделявшиеся среди поразительного изобилия нечетких следов, тянувшихся к дому Эйкли и обратно