Шепот Черных песков - [51]

Кудим слез с коня и, взяв его в поводу, осторожными шагами пошел к глинобитному забору, за которым через пустой двор виднелась стена дома. Не прошел он и нескольких шагов, как крик повторился. Кожа на руках ювелира покрылась мурашками. Он остановился и прислушался. Показалось, что где-то говорят люди… показалось… и опять крик! Не крик, а вопль, в котором звучали боль и страх, и… мольба о помощи! Кудим оглянулся на спутника. Тот все еще обнимал своего скакуна, остановившегося на дороге. Понимая, что от Дамкума сейчас мало проку, Кудим оставил коня и подкрался ближе к глинобитному забору. Высунув голову, он увидел верблюда, который стоял, прижавшись к стене дома, и заглядывал за его угол. При очередном крике верблюд отпрянул и задрожал. Кудиму стало не по себе. Он пролез в промоину в заборе и, осторожно ступая, подкрался к верблюду, встал рядом и тоже заглянул за дом. То, что он увидел, повергло его в ступор.

Во дворе, в узком простенке у забора, стоял матерый верблюд и орал, словно его резали. Трое мужчин суетились с обеих сторон от него. Один, сидя на заборе верхом, держал верблюжью голову за уздечку, туго затянутую вокруг морды, облепленной изрядной порцией пены. Другой, вытащив из пламени костра длинные щипцы в виде дужек с парой скрещенных палок между ними, перекинулся за забор к верблюжьему заду и приложил раскаленный металл к ляжке несчастного животного. Верблюд завопил. А его мучитель еще сильнее нажал на щипцы. Верблюд орал как оглашенный. Он дергался, пытаясь выбраться из застенок, но тщетно – ни назад, ни вперед, только пена с его обвислых губ летела клочьями в разные стороны.

– А вот так! Будешь знать, кто хозяин! – услышал Кудим и тогда догадался, что это клеймят верблюда.

Третий человек, еще подросток, наблюдал. И как только щипцы вернулись в костер, подбежал к загону и открыл его сзади. Мужчина, сидевший на заборе, расслабил уздечку и пнул верблюда в грудь. Тот попятился и, почувствовав свободу, резво выскочил из загона, успев измазать в своем же дерьме все копыта, и убежал в открытые ворота, туда, где, прижавшись друг к другу, стояли три клейменых верблюда.

Кудим замешкался и не успел уйти со двора; шустрый мальчишка, видимо, обнаруживший его, подбежал к мужчине с щипцами и, шепнув ему на ухо, показал рукой на угол дома, за которым затаились верблюд и чужой человек. Оба спрятались. Верблюд прижался к стене, а Кудим растерялся.

– Кто там прячется? – грозный голос словно приковал ювелира к стене.

Из-за угла дома вышел хозяин с раскаленными щипцами в руках. Клеймо пламенело на концах бронзового орудия и, зачарованно глядя на него, Кудим испугался не меньше, чем верблюд. Мимолетно перед глазами пролетело детство. Вспомнились слезы, тоска по матери, по друзьям и братьям, по отцу, безысходность раба снова затуманила разум, и Кудим обмяк. Он сполз по стене на глазах у хозяина дома.

Тот стоял в недоумении, когда во двор влетел Дамкум. С криком «Не смей!», он кинулся на ничего не понимающего мужчину и сбил его с ног.

– Не смей клеймить моего друга! – кричал Дамкум, колотя мучителя верблюдов по голове.

Подоспевшие на помощь жители этого маленького поселка оттащили обезумевшего человека от своего родственника и держали до тех пор, пока он не повис на их руках от бессилия.

Хозяин дома – худощавый, русоволосый мужчина с крупными чертами лица и выразительными, слегка навыкате, карими глазами, потер голову и присел перед Дамкумом.

– Кто ты? Зачем пришел? Почему дерешься?

Певец заплакал.

Люди переглянулись. Хозяин пожал плечами.

– Солнце помутило им разум?.. От жажды их мозг спекся?..

Размышления отца прервал тот же шустрый мальчишка.

– Смотрите, смотрите, лошади!

Все разом повернулись. Две лошади, стоя бок о бок, ждали новых хозяев за забором.

– Лошади кочевников, – мужчина с щипцами снова посмотрел на незваных гостей, – эти не кочевники… позовите отца! – приказал он, и мужчина помоложе побежал в соседний дом.

Дамкума посадили рядом с другом. Он уже успокоился, поняв, что клеймить их пока не будут, разве что, если отец этого демона прикажет. Но седовласый старик в длинной просторной рубахе и с деревянным посохом выше его на целую голову приказал отнести путников в дом, напоить и уложить спать. Коней поймали и, привязав в стойле с верблюдами, дали охапку травы.

* * *

…Ласковый голос звали и звал: «Эрум, Эрум, сынок…» Кудим очнулся ото сна. Лежа с закрытыми глазами, он прислушался. С улицы доносился звонкий смех и песня. Дамкум?.. Кудим напрягся, силясь вспомнить, что с ними случилось. Крик верблюда, щипцы… «Где я?» Глубоко вздохнув, ювелир почувствовал, как нос пощекотал запах сухой глины и навоза, приносимый вечерним ветерком. Открыв глаза, Кудим обвел взглядом сумрачное помещение. Он лежал на циновке, постеленной на земляном полу в небольшой комнате. Свет в нее попадал только из приоткрытой двери. Тени прыгали по глиняным стенам, соревнуясь с отблесками костра. Этого хватило, чтобы разглядеть нишу в стене напротив входа, в которой на невысоком постаменте стоял сосуд без ручки, но с длинным носиком, и какие-то фигурки среди пучков сушеных трав. Рядом, высотой от потолка до пола находилась печь – слишком большая для такой комнаты. В ней Кудим различил две камеры. Под одной лежали несколько глиняных кирпичей, под второй – дрова. Кудим понял, что хозяева чтили огонь, как и солнце, и не оскверняли его пищей. Да и готовили в этой печи только жертвенное мясо…