Шенна - [57]

– А много ли тебе понадобится времени? – спросил капитан.

– Год и три месяца, твоя милость, – сказал Шенна.

– Вот и хорошо, – сказал капитан.

А причина, почему сказал Шенна «год и три месяца», была в том, что к тому времени из тринадцати лет неистраченным у него оставался всего только год с четвертью.

ШИЛА: Боже мой, бедняжка! Что хорошего он видел в жизни! И как же летит время!

ГОБНАТЬ: Ну да. Можно подумать, будто с самого начала не известно, когда оно закончится.

НОРА: А мать Пегь сказала, что Пегь тринадцати лет не будет до самого мая.

КАТЬ: Это когда она такое сказала?

НОРА: А ты не помнишь тот вечер, когда она испугалась, а мы все разбежались? Я-то тогда не побежала и слышала, что она сказала. «А ведь тебе уже будет тринадцать лет в следующем мае».

ПЕГЬ: Долго ли, коротко ли шли года, а только осталось всего год и три месяца, да и они пролетали очень быстро.

КАТЬ: Вот я нипочем не знаю, смогла бы я спать по ночам и хоть что-нибудь есть. Верно, будь я на его месте, меня бы убивала сама мысль о том, что приближается этот день. Ни за что на свете не догадаться мне, как Шенна мог принимать это так спокойно.

ПЕГЬ: Редкую неделю не являлся он к дому священника, и всякий день, когда Шенна заходил, они со священником проводили много времени в обществе друг друга.

ГОБНАТЬ: Но, конечно, он не выдал свою тайну священнику.

ПЕГЬ: Он не выдал ему свою тайну в тот день, когда беседовал с ним о сватовстве к Майре Махонькой, не выдал и в другой. А после уже не знаю, выдал или нет.

НОРА: Ну конечно же, Шенна не мог выдать ему тайну.

КАТЬ: Вы ее только послушайте! Известно же, что человек обязан ничего не утаивать от священника.

ПЕГЬ: Человек обязан не таить секретов от священника, когда он идет к священнику на исповедь. Но вне исповеди может и не выдавать ему никакой тайны.

НОРА: О, понимаю. А когда священник узнает тайну на исповеди, он сам обязан ее сохранить и не выдавать.

ПЕГЬ: Именно. И так же священник обязан хранить в секрете все грехи, о которых ему рассказали.

Так или иначе, Шенна частенько бывал у священника, беседовал с ним, и они проводили чуть ли не целый день в обществе друг друга. Часто видели люди, как Шенна идет к причастию, и были этим очень довольны – в особенности потому, что поначалу его считали неверующим. Сперва видели, как он ходит к причастию дважды в год: на Пасху и под Рождество. Затем раз в три месяца. И, наконец, увидели, как он подходит к причастию каждое первое воскресенье месяца.

Шенна со священником разговаривали на ярмарочном поле после того, как были розданы лошади. Капитан подошел к ним попрощаться со священником, и в это самое время к ним присоединился не кто иной, как Кормак.

– Ну, святой отец, – сказал Кормак, – теперь, когда дело сделано и все довольны, может, и нам вреда не будет заняться немного другим делом. Не уходи, Шенна, – попросил Кормак. – И ты тоже, твоя милость, – обратился он к капитану. – Вы оба завершили то дело, а теперь буду рад, если вы поприсутствуете при разрешении моего.

– Что до Шенны, – сказал капитан, – его дело мы вот только что разрешить не смогли. Так что остается мне сейчас лишь проститься с вашим священником и со всеми вами, прежде чем отправиться в Тот-Далекий-Город. Но каким бы ни было твое другое дело, Кормак, если ты хочешь, чтобы я ради него задержался, я задержусь. Надеюсь, святой отец, – сказал капитан священнику, – ты доволен нашей сегодняшней работой?

– Очень доволен, твоя милость, – сказал священник. – Передай мой искренний сердечный привет и наилучшие пожелания Его Величеству, когда будешь беседовать с ним, и скажи, что я не в силах выразить Его Величеству свою благодарность – как и все мы – за то, что он сделал для этих бедных людей, потерявших свою собственность. Передай Его Величеству, что люди этих мест долго будут помнить сей благородный поступок, и если только у короля когда-нибудь возникнет потребность в помощи от нас – не приведи, Господи, чтобы такое случилось, – но если только случится, скажи ему, что нет ни одного человека в нашей округе, какой не рискнул бы жизнью ради своего короля.

– Его милость капитан знает, святой отец, – сказал Кормак, – что я сам нередко говорил ему об этом с тех пор, как король отдал приказ разыскать тех лошадей и вернуть бедным людям.

– Разумеется, ты говорил, Кормак, – подтвердил капитан. – Очень часто говорил, уж не бойся, что об этом забудут. Однако прежде всего нам не стоит забывать о собственных делах. Что у тебя за дело, Кормак? Надеюсь, оно не поставит нас в такое же затруднительное положение, в каком мы недавно оказались, пока Шенна не вызволил нас оттуда.

– Об этом и речь, Кормак, – сказал священник. – Что за вопрос ты хочешь решить?

– Я приходил к твоему дому, святой отец, чтоб поговорить с тобой о моем деле. Но ты ушел раньше. Мне сказали, ты отправился сюда, и я последовал за твоим преподобием.

– Это очень хорошо, – сказал священник. – Теперь мы все собрались. Чего же ты хочешь, Кормак?

– Да вот, святой отец, – сказал Кормак. – Пристало мне сделать небольшую перемену на жизненном пути[34].

– Перемену на жизненном пути, – повторил священник, весьма удивившись. – Надеюсь, Кормак, ты не думаешь бросить обязанности пристава?