Шелопут и Королева - [5]

Шрифт
Интервал


Время от времени, даже после четырех десятков лет совместной жизни, Галина пыталась завязать со мной разговор на такую тему:

– А ведь я тогда узнала, что ты, когда пришел в редакцию, сказал, что к тебе приедет жена…

– Так, предупреждал на всякий случай. Не приехала же.

– Представляю себе. Появилась бы такая большая северная тетёха, выросшая на шаньгах и пельменях с редькой.

В моих рассказах о маминых родителях и вообще о коренном уральском житье-бытье ее, стопроцентную хохлушку, приводила в недоумение сама идея пельменей с редькой. И она с удовольствием «кормила» свою придуманную в ревнивом воображении соперницу этим диковинным и нелепым в ее представлении блюдом.

Я отвечал жене, что вся эта материя покрылась ржавчиной по давности лет и я не хочу тратить на нее драгоценное время нашего общения… Если бы знала она, как на самом деле, можно сказать, впритирку к критическим границам функционировали временны́е механизмы наших судеб.

В конце ноября или начале декабря я получил письмо от Люси. Где она признавалась, что приняла окончательное решение – быть со мной. И теперь ждет от меня хорошо обдуманного ответа. И удивлялась, что не получила от меня письма, которого ждала – в среду или в четверг…

Это ж надо! Не мог милый мой человек, которого мы тут называем Люсей, получить от меня ничего ни в среду, ни в четверг. Потому что в понедельник передо мной в минутном явлении возникла «Галка, наша внештатница» и сбрызнула живой водой мою недавнюю веру: есть и другое. А совсем вскорости, в какие-то считаные секунды я бросился в это «другое» как в иную жизнь, конечно, при этом помня и прежнюю – но в каких-то плоских черно-белых образах. Возвратиться к ним было невозможно.

Когда я объяснял маме и отцу этот поворот судьбы, я, оказывается, сказал как трезво и глубоко копающий индивид: «У меня хватило ума по достоинству оценить эту прекрасную женщину». Золотые мои, самые бесценные человеки, мама и папа, естественно, развесили уши перед своим умным сыночком и хорошенько усвоили эту судьбоносную фразу. Когда же через три года наконец познакомились с Галей, то, покоренные ее обаянием, счастливые, они вспомнили ее. Галя просияла при этом и с уважением посмотрела на меня. В одном из наших последних в жизни разговоров она вспомнила этот эпизод!

Я один знал, что никакого ума тогда у меня не было. Одна вера. И, может быть, все те же шелопутство и дурачество, в общем-то не видные со стороны. Всех лучше на свете меня знала Галя, и вот она-то не раз упрекала меня и устно, и письменно в легкомыслии. Наверное, тут она как раз не ошибалась. Но я думаю, именно этот мой недостаток (или достоинство?) спасал нас обоих в некоторые нелегкие моменты.


А между тем персонаж сюжета, которого я обозначил именем Люся, вновь появился в этой фабуле спустя двенадцать лет. Я мог бы проигнорировать эти страницы из записной книжки своей жизни, но нельзя. Эти страницы небезупречны, и у меня сегодня скребет на сердце, когда я их вспоминаю.

Мы жили в Москве уже почти три года, когда вдруг пришло письмо от нее, от Люси. Оно не сохранилось. Но очевидно, я ответил на него не слишком деликатно. В ответном письме Люся – горестно – объясняет, что ее обращение ко мне было как крик о помощи в сложный период (перед операцией), что ей важно сохранить связь со мной именно как с другом, чтобы знать о моей жизни, ведь я остался дорог для нее как человек…

Ну, письмо как письмо. Можно отвечать, можно нет. Даже лучше не отвечать – зачем множить лишние сущности?

А потом пришло еще одно, последнее письмо. Она просила, наверно, даже требовала черкнуть ей всего одну фразу. Молчание, писала она, будет для нее ужасно, ей важно знать, что я – прошлый – существую, пусть и на расстоянии, иначе она потеряет опору, окажется в пустоте…

И вот теперь я думаю. Думаю: почему я не послал ответа? Не мог найти «хоть одну фразу», матерый журналюга? Не верю. Не верю и в то, что тогда не смог понять: это письмо не должно остаться без какого-то ответа. Уже, наверно, лет пятьдесят на вопрос, какое человеческое качество я не прощаю, отвечаю одно: вероломство. До слез жаль любого, кто был уверен в чем-то или в ком-то как в себе, но в миг, когда решил опереться на это что-то или кого-то, вдруг обнаружил пустое место и сорвался в пропасть. Молчание в ответ на это письмо – то же вероломство, даже чисто лексически, по словообразованию. Была вера – не в меня, а в какие-то светлые материи, оказавшиеся в сознании женщины связанными с восприятием моей персоны. Хотел я этого или не хотел, но от моего поведения зависела судьба этих материй в понятии человека – конкретного, которого я знал. И что же? Нет ответа – и «погас тот луч». Выражение из ее письма. Да, слом веры.

Разве я этого не понимал?

Конечно, могу сказать: у меня самого тогда был нелегкий период – по чисто внешним обстоятельствам.

…После ухода из жизни Гали, писательницы Галины Щербаковой, я, естественно, взялся за подготовку к изданию того, что при жизни не обнародовала она. И был поражен удивительным по проницательности ответом редактора издательства «Эксмо» Юлии Качалкиной на представленную очередную новую книгу: «То, как вы составили книгу, какое предпослали ей предисловие и каким снабдили послесловием, говорит о том, что вы ведете с автором непрерывный и очень вдумчивый диалог, беседу»…


Еще от автора Александр Сергеевич Щербаков
Вне судьбы. Первый шаг

Что будет, если ты придешь в мир, стоящий на грани клинка? Если ты вырвешься из сетей кукловодов? Если ты сделаешь свой первый шаг?


Рекомендуем почитать
Творчество Янки Брыля в контексте мировой литературы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Князь Александр Сергеевич Меншиков. 1853–1869

Во время Крымской войны (1854-1856 гг.) Николай I назначил А. С. Меншикова главнокомандующим над военными сухопутными и морскими силами в Крыму. Неудачи на Альме, под Балаклавой, Инкерманом и Севастополем заставили Николая I усомниться в полководческих талантах своего главнокомандующего, и в феврале 1855 года Меншикова освобождают от всех должностей с оставлением в звании генерал-адъютанта и члена Государственного совета, а в апреле 1856-го его окончательно отправляют в отставку. Умер А. С. Меншиков 19 апреля 1869 года на 73-м году жизни.


Исповедь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Конвейер ГПУ

Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.


Воспоминания

Анна Евдокимовна Лабзина - дочь надворного советника Евдокима Яковлевича Яковлева, во втором браке замужем за А.Ф.Лабзиным. основателем масонской ложи и вице-президентом Академии художеств. В своих воспоминаниях она откровенно и бесхитростно описывает картину деревенского быта небогатой средней дворянской семьи, обрисовывает свою внутреннюю жизнь, останавливаясь преимущественно на изложении своих и чужих рассуждений. В книге приведены также выдержки из дневника А.Е.Лабзиной 1818 года. С бытовой точки зрения ее воспоминания ценны как памятник давно минувшей эпохи, как материал для истории русской культуры середины XVIII века.


Записки о России при Петре Великом, извлеченные из бумаг графа Бассевича

Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.