Шелихов. Русская Америка - [209]

   — Души неуёмные, — качнул головой Александр Андреевич, когда ему сказали, что мужиков нет два дня. И всё. Однако то, что мужики из поиска задержались, знал, почитай, каждый. Известно было о том и Пуртову с Куликаловым, вокруг похода которых только и хлопотали в крепостце. В такой поход людей отправить — забот много. Но сколь ни долги были сборы, а отряд ушёл. Вслед им отсалютовали из пушек.

Пуртов — опытный мореход и землепроходец — воды в новой крепостце не взял. Вода здесь была неплохой, но он решил залить анкерки на байдарах из речушки, что впадала в море недалеко от крепостцы. Егор и сам эту воду пробовал, да и индейский тайон, шедший с ним в поход, советовал залить анкерки именно там, тамошняя вода-де не портится подолгу. Конечно, лишняя остановка была ни к чему, но Пуртов решил поступить, как в поговорке говорится: «Торопиться в поход — не думать про расход». Добрая вода в плаванье никому помехой не была.

До речушки с хорошей водой дошли к середине дня и стали. Выгружаться Пуртов не велел, а приказал запастись водой — и в море.

Однако случилось по-иному.

К индейскому тайону, плывшему со своими людьми на нескольких лодьях, вышел из леса человек. И, по своему обычаю, индейцы развели костёр и стали того человека потчевать. Никто из ватажников — Пуртов с индейцами ссориться не велел — не смел слова сказать, а индейцы расположились у костра, видно, надолго.

Пуртова на побережье не было. Воду брали за версту-полторы вверх по течению речушки, и он следил за тем, как заливали анкерки. Когда же он вернулся — индейцы сидели вкруг костра. Егор спросил у своих, показывая на пылавшее пламя:

   — Что это? Я же запретил огонь разводить!

Ему сказали, это индейцы, к ним человек из леса вышел, и они его угощают.

Пуртов пошагал к костру. По тому, как шёл, шибко ворочая сапогами гальку, видно было — осерчал.

Однако, к костру подойдя, Егор гнев унял. С тайоном он был давно дружен, и неприятностей между ними не случалось. Поздоровался, сел по-местному, подогнув ноги. Ему подали почётную раковину. Пуртов выпил глоток воды, взглянул на гостя из леса и чуть не подавился. С трудом превозмог кашель. На шее гостя вместо привычных украшений из кости красовались европейские брелоки.

Егор допил воду, с поклоном возвратил раковину тайону и, помня индейские правила, спросил о здоровье гостя. Ему ответили, спросив в свою очередь о здоровье и справившись о том, насколько удачна его охотничья тропа. Пуртов говорил, как и было здесь принято, неспешно и обстоятельно, а в голове было одно: «Откуда у лесного человека европейские брелоки?» Но он не спешил задать вопрос, боясь испугать или насторожить индейца.

Индейцы были оживлены, громко разговаривали, и ни в голосах, ни в поведении не чувствовалось напряжения. Всё же Пуртов выжидал, когда внимание сидящих у костра вовсе перейдёт с него на кого-нибудь иного. Подошёл один из людей тайона и заговорил, жестикулируя и блестя глазами. Тогда только Егор наклонился к тайону и спросил — может ли он задать вопрос гостю из леса.

   — Да, да, конечно, — ответил тот, с готовностью поворачиваясь к Пуртову, — что его интересует? Гость из леса — давний приятель, и у него нет и не может быть секретов за дружеским костром.

   — Пускай расскажет, — попросил Пуртов, — откуда у него такие красивые украшения?

Тайон, прервав оживлённый разговор у костра, обратился к человеку из леса. Тот выслушал и, с улыбкой поглаживая ладонью брелоки, ответил, вероятно очень довольный, что ожерелье было замечено.

   — Он говорит, — перевёл тайон, — получил это от родственника. А тот много лет назад взял украшения у белого человека.

   — А что за белый человек? — спросил Егор.

Тайон вновь обратился к гостю. Тот рассказал, что некогда здесь разбилась большая лодья. У белого человека с лодьи родич и взял украшения.

   — Я много охотился, — сказал гость из леса, — и дал за украшения, — он показал пять растопыренных пальцев, — три раза по столько лучших бобровых шкур.

Пуртов вытащил из-за пояса нож. Широкий клинок блеснул в свете костра.

   — Не отдаст ли, — спросил он талона, — твой приятель ожерелье за хороший нож?

Тайон взял нож, попробовал пальцем остриё, подтвердил:

   — Да, это хороший нож. Очень хороший.

Он передал нож гостю и что-то сказал.

Индейцы заговорили все разом.

Егор Пуртов был устюжанином и в эту минуту, слушая взрывную, вовсе непохожую на российскую речь индейцев, вспомнил Великий Устюг. Купола церквей над рекой, поднимавшие небо на необычайную, пронзительную высоту, белёную стену соседнего монастыря и на её фоне пунцовые гроздья калины. «А ведь этого моряка ждут где-то», — подумал, — ох ждут». И ему остро, до сосущей боли в груди, захотелось забрать, обязательно забрать у индейца брелоки.

Нож пошёл по кругу и вернулся к тайону.

   — Гость мой согласен, — сказал он, — такой нож много стоит.

Человек из леса снял ожерелье с шеи и передал Пуртову, что-то сказал, улыбаясь.

   — Он говорит, — перевёл тайон, — здесь, недалеко, в стойбище, белые люди. Их взяли в лесу. Быть может, и у них есть такие же брелоки.

Егор не сразу понял, что сказал тайон. Пересыпал брелоки с ладони в ладонь и вдруг всем телом подался к тайону. Только сейчас слова дошли до сознания.