Шелихов. Русская Америка - [206]

На лиде у Евстрата Ивановича была улыбка.

Шелихов спустился с крыльца, ступил на мостовую. Евстрат Иванович махнул рукой мужику на облучке — отъезжай-де, дойдём пеше.

Каменные, со стенами в метр толщиной, амбары знаменитого на Москве купчищи-миллионщика Нила Вахромеевича Яковлева стояли рядом, в кривых переулках Никольской.

Нил Вахромеевич был купец старого закала. Зимой и летом, несмотря на погоду и новомодные веяния, ходил в длинном, клюквенного цвета армяке, в старомосковской шапке колпаком, шумными торгами и ярмарками пренебрегал, сидел в полутёмном амбаре при свече, но знал о том, где и как копейку урвать лучше многих. На Москве, прежде чем цену за товар спросить в случае большой сделки, говорили: «А что Нил Вахромеевич? У него были? Он как?»

Правда, Нил Вахромеевич далеко не с каждым разговоры вёл. Однако известна была Евстрату Ивановичу одна особенность купца, и о ней он Шелихову сказал. Нил Вахромеевич иностранцев не терпел. Всех называл «французами», и слово это было у него непременно ругательным. Свирепо стоял за русскую торговлю, считая, что от «французов» одна беда и поруха для российского купечества. Впрочем, считал — всё обойдётся. И когда прижимали его к стенке, пытая, отчего он так думает, Нил Вахромеевич говорил:

   — Сроки... Всему есть сроки.

Большего от него добиться было нельзя. Одни на то говорили не скрывая — чудак. Другие задумывались. Он на то внимания не обращал и жил прежним порядком.

К нему-то Деларов и привёл Григория Ивановича.

На углу Никольской в подвалы Нила Вахромеевича вела крутая лесенка старого красного кирпича жёсткого обжига. Перильца у лестницы были истёрты, видать, не один человек по ступенькам этим хаживал. Нил Вахромеевич многим был нужен. Тяжёлая, на медной клёпке дверь подвала отворилась с трудом. Приказчик указал, как пройти к хозяину.

Нил Вахромеевич сидел под кирпичным сводом низкого окна, перед ним горела свеча. Когда приказчик сказал, что к нему гости, Нил Вахромеевич поднял к вошедшим большое нелюбопытное лицо, однако выслушал Деларова внимательно и перевёл глаза на Григория Ивановича.

Шелихов ничего таить от старика не стал. Всё рассказал. Даже и о мечтах своих — ходить русскими кораблями к далёким южным островам, в Макао, Кантон. Разгорелся лицом, как в молодости. Говорил, волнуясь. Нил Вахромеевич время от времени поднимал на него неспешный взгляд, смотрел подолгу, но молчал, пальцами трогая лежащий перед ним на столе большой московский калач с запечённой ручкой. Отламывал по кусочку, клал в рот за густую, необыкновенно пышную бороду, жевал со вкусом. Затем взял стоящую тут же кружку с молоком, выпил до дна, поставил с осторожностью на стол.

Помолчали. В тишине за тяжёлым, неподъёмным поставцом, невесть для чего поставленным у кирпичной стены, скрипнуло, и тут же вроде орех прокатили по полу.

   — То мышка, — сказал Нил Вахромеевич, — балует.

И опять помолчали. У Нила Вахромеевича тяжёлые веки опустились на глаза. Но вот что-то произошло в его лице, веки затрепетали и поднялись.

   — Так, — начал он, — значит, Голикова дочки скушали. Ну что ж... Отцовый рубль круглый, катится бойко. Говоришь, товар меховой есть, — прищурился глазом на Григория Ивановича, — как продать, спрашиваешь? — Усмехнулся. — У нас на Москве бают: купить — что вошь убить; продать — что блоху поймать. А? Остер московский язык? — Поискал, не глядя, рукой по столу, но калач был съеден, и рука, ничего не найдя, остановилась. Нил Вахромеевич решительно сказал: — Малую лепту для торжества русского купечества на морях внести хочу, и товар у тебя возьму по хорошей цене. Пускай лежит, мне неторопко надо. Цену дождусь. Ан помни на дальних дорогах московскую поговорочку, что я скажу. — Поднял толстенный, что у иного рука, палец, помотал им перед Шелиховым. — Купец что стрелец: попал, так с полем, а не попал, так заряд пропал! И бей в цель! — Крякнул, словно квасу выпил ядрёного.

Шелихов сделке был рад. Евстрат Иванович ничего не сказал, но подумал: «Плохи дела новоземельские. Ну а ежели бы отказал Нил?» И запнулся о незаметный камушек.

На деньги Нила Вахромеевича Шелихов снарядил для новых земель три галиота.

Баранов за минувший год многое успел. Оставив Павловскую крепость на Кильсея, с отрядом русских и коняг высадился на матёрую американскую землю и, хотя не без приключений, дошёл до мыса Святого Ильи. Участвовал в бою с воинственным племенем калошей, копьём ему пробили рубаху. Дыра была — кулак пролезет. Чуть-чуть — и до живота бы достали. Когда бой закончился, Баранов посмотрел на дыру и головой покачал: «Да, рядом безносая была».

Поход, однако, был удачным. До мыса Святого Ильи расставили и врыли столбы державные с обозначением принадлежности сих земель России. С калошами мир нашли. Александр Андреевич сам вёл переговоры со старейшинами и вождями. Но то были дела походные. Больше радовало другое.

В Чугацком заливе основал Баранов новую крепостцу. Лес здесь был таков, что не галиот, но флот построить можно, а известно, что на одно только судно шли тысячи отборнейших стволов.

Первый дом ещё не срубили, к Баранову пришёл Яков Шильдс. Встал, выставив упрямую челюсть. Александр Андреевич глянул и понял, о чём речь пойдёт. Но всё же сказал: