Шелест гранаты - [4]
Противник был очень упорен в обороне, широко вел минную войну. В Военной академии связи срочно были разработаны и изготовлены индукционные миноискатели[6]. Эти примитивные устройства были объявлены «совершенно секретными» (от мании все засекречивать Советы не смогли избавиться до конца своих дней) и отправлены в Действующую армию. Каждого курсанта проинструктировали: при угрозе захвата противником — подорвать миноискатель гранатой, а самому застрелиться, чтобы не выдать «секрета» под пытками. Борис был направлен (рис. 1.5) в 262-й отдельный саперный батальон 18-й стрелковой дивизии. Дивизия была кадровой, хорошо вооружена. Она медленно продвигалась, тесня несколько финских батальонов. Саперный взвод, которым командовал Борис, занимался, конечно, не только разминированием, приходилось подрывать заграждения, расчищать дороги, а иногда и пополнять цепи пехоты — потери были тяжелыми. Однажды обнаружилось, что взвод, разминировавший дорогу, отрезан от дивизии — финны скрытно сосредоточили достаточные силы и замкнули «мотти» (так они называли окружения). Командование дивизии упустило время и не смогло организовать прорыв. Для предоставленного самому себе взвода последующие несколько дней были кошмаром — уходить пришлось по заснеженному лесу, под огнем снайперов. Заснуть или получить даже нетяжелое ранение означало гибель — смерть на тридцатиградусном морозе не заставляла себя ждать. Борис и его солдаты вышли из окружения с оружием и разбитым миноискателем, что спасло их от трибунала. О методах большевистского «правосудия» техник-лейтенант некоторое представление имел: еще во время учебы в институте будущий связист проходил практику на строительстве дальневосточной железной дороги, побывав на одном из островов архипелага ГУЛАГ (рис. 1.6).
Знамя дивизии захватили финны. Вынесенного из окружения командира, комбрига Кондрашова, раненого и больного, лежавшего на носилках, перед строем немногих оставшихся в живых подчиненных, расстреляли. Расстреляли и многих других офицеров дивизии.
Поняв, что «зимняя» война отнюдь не будет легкой прогулкой, советское руководство подтянуло много свежих соединений и не считаясь с потерями, навалились на финнов. Для «политического руководства» на фронт прибыл Л. Мехлис — эмиссар Сталина, имевший полномочия расстреливать каждого, кто «трусит и саботирует». На заснеженной тропинке, ведущей к штабу, Борис, возвращавшийся оттуда после награждения медалью «За боевые заслуги», повстречал сановника со свитой. Несмотря на то, что лейтенант, отдав честь, отступил в снег, освобождая тропинку, охранник Мехлиса ударил Бориса в грудь прикладом автомата (во фронтовых частях автоматы тогда были редки, но тут-то охранялось самое дорогое!) и продержал под прицелом лежащего в снегу офицера, пока не прошел, конечно же, «ничего не заметивший» хозяин. Так что благодарность государства за исполнение воинского долга носила комплексный характер.
Предвижу, что, по прочтении сего, многие сморщенные от долгого нахождения в служебно-серьезном состоянии личики исказит дидактическая гримаска: «Ну зачем же делать столь далеко идущие выводы из частного случая? Партия решительно осудила перегибы и злоупотребления допущенные тем же Мехлисом. И не надо делать государство ответственным за произвол отдельных лиц!»
Любопытно, за что тогда вообще ответственно государство, если не за действия высших своих представителей? Закон-то требует удовлетворения даже от хозяина кусачей собаки! И приняло ли бы само государство аналогичные объяснения (мол, товарищи уже сурово осудили) от гражданина, слегка настучавшего по Первому лицу?
Логика как раз говорит о том, что именно государство поощряет своих холуев, выполняющих грязноватую работенку, связанную с массовыми ли расстрелами, с басманным ли правосудием, с конфискацией ли сбережений, а потом — прячет замаравшихся, но вполне удовлетворенных материально «исполнителей» за ширмой «осуждения», исподволь демонстрируя тем самым последующим кандидатам на аналогичные миссии желательность таких действий в его, государства, интересах.
…Какая из сторон достигла своих целей в «зимней» войне — пусть судит читатель. Финская армия была сломлена подавляющим численным и техническим превосходством противника и отошла с приграничной полосы. Но, с другой стороны, послуживший в царской армии, компетентный и, видимо, хорошо знавший психологию, маршал Густав Маннерхайм добился того, что «освободить финский народ от ига эксплуататоров» больше никто не пытался, что избавило Суоми от кипучей деятельности бойцов невидимого фронта, связанной с массовым вывозом туземцев в Сибирь, бессудными расстрелами, «переводом народного хозяйства па социалистические рельсы» и многих других неизбежных атрибутов этого процесса. Недалекие географически другие страны Прибалтики, решившие в аналогичной ситуации «не залупаться», всего этого хлебнули сполна, чем и объясняется их экзальтированное поведение впоследствии.
