Шёл старый еврей по Новому Арбату... - [41]

Пришел бык и выпил воду…

Пришел мясник и зарезал быка…

Пришел ангел смерти и забрал мясника…

Пришел Всевышний и покарал ангела смерти…

который забрал мясника…

который зарезал быка…

который выпил воду…

которая погасила огонь…

который испепелил палку…

которая наказала пса…

который укусил кота…

который загрыз козленка…

которого отец купил сыну.

Что же это такое?

Отчего, празднуя исход из Египта, освобождение из рабства, следует упоминать про цепочку жестокостей?

Законоучители разъясняют: козленок – символ еврейского народа, а прочие персонажи песни – народы, которые завоевывали Израиль. Те, кто угнетал, будут наказаны, а в конце дней Бог уничтожит ангела смерти и освободит мир от зла.

Сотни лет читаем в праздник Песах: "В каждом поколении всякий еврей обязан смотреть на себя так, будто он сам был освобожден из рабства египетского".

Рабство – у каждого оно свое.

И выбор свой.

И Атлантический океан.

Под обложкой моей книги…

…обитает Лёва Блюм, выживший в годы Катастрофы, в дни бедствия и мрака.

Лёва живет в Иерусалиме, у него жена Броня и сын Давид Мендл Борух.

Мендл – в память отца Лёвы: сгинул во рву на окраине невидного польского городка. Борух – отец Брони: дымом вознесся в Треблинке‚ робким напоминанием Небесам‚ что на земле не всё благополучно.

Давид преподает в иешиве. У него три дочери‚ восемь сыновей‚ и Броня ведет список имен‚ чтобы не перепутать внуков. Блюмы недосчитались с того помрачения многих и многих‚ но через пару поколений потомки Давида восполнят семейную потерю.

Лёва едет к сыну на автобусе и на остановке, через окно, видит под навесом феллаха, который ожидает другой автобус, чтобы за пару минут попасть в иной, загадочный мир‚ недоступный Лёве Блюму‚

Лицо у феллаха – иссохшее за жизнь‚ спекшейся землей под ногами. Руки его – шишковатые‚ стволом масличного дерева. Глаза прикрыты неспешными веками – от солнца, на которое он всласть нагляделся.

Феллах смотрит на Лёву, Лёва смотрит на него.

"Что ты здесь делаешь?" – взглядом спрашивает феллах.

"Я здесь живу"‚ – взглядом отвечает Лёва.

"Здесь живу я‚ а ты поезжай туда‚ откуда приехал. Там твое место".

"Там я уже был‚ – отвечает Лёва. – Там меня убивали".

"А здесь ты убиваешь меня".

"Я убиваю тебя‚ потому что ты убиваешь меня".

"Я старый‚ – взглядом отвечает феллах. – Я никого не трогаю".

"Я тоже старый. И мне нужен покой".

"Но почему здесь? Мир такой просторный".

"Это мое место. Здесь я живу‚ и это так".

"Так‚ да не так. Здесь живу я‚ а ты уезжай туда‚ где родился".

"Там я уже был‚ – повторяет Лёва. – Там меня убивали".

Автобус трогается. Разговор прекращается…

Как в этой стране взлетают самолеты? – ума не приложу.

Не успел разогнаться, и ты уже в другом государстве.

Как отправляются в эвакуацию, за тридевять земель?

Нет такого понятия – эвакуация.

В 1982 году, во время Ливанской войны, попали в плен шесть израильских солдат.

Их обменяли на четыре с половиной тысячи пленных арабов, и перед освобождением каждому арабу вручили письмо, в котором сказано среди прочего:

"Возблагодарите Господа, что тягостная глава вашей жизни, связанная с заключением, подошла к концу…

Мы не наивны и отдаем себе отчет, что очень скоро вам придется столкнуться с давлением и угрозами; вас попытаются вернуть на опасный путь, который принес вам столько страданий и горя...

Так не забывайте, как легко попасть в то положение, в котором вы только что были, и как трудно выйти из него…

Мы молим Бога, вы же молитесь Аллаху, чтобы не пришлось нам встретиться снова".

Девочка с винтовкой…

…мы едем к ней.

В Негев, на военную базу.

Зачем едем? А затем, что сегодня – родительский день.

Мы запаздываем, а она звонит, поторапливает:

– Что же вы? Где же вы?..

Девочке восемнадцать лет. Девочка десятый день в армии. Соскучилась по папе с мамой, по домашней еде, которую мы везем.

Много еды.

Перед воротами базы – машины на стоянках.

Сто, наверно, машин, а может, больше.

Располагаются семьями вокруг солдата или солдатки, которые десятый день в армии, потчуют маминой пищей, поглаживают и обхаживают, ревниво посматривая на других: чем они кормят?

Мы кормим Шани, у которой винтовка М-16.

Солдат боевых частей – наша девочка.

Из теплого дома в палатку. Из постели в спальный мешок, на обжигающий ночной холод пустыни Негев.

Винтовку не полагается выпускать из рук, давать кому-либо на подержание, – наша девочка поглощает домашнюю пищу, винтовка у нее на коленях.

Она поглощает – мы смотрим.

Так смотрели мы на сыновей своих, когда приезжали на базу, кормили старшего, кормили младшего, Лешу-Леонида, от которого приходили послания в первые недели службы: "Привет! Сегодня ночью я сторожил. Страшно. Всякие шорохи, кошки выпрыгивают… Днем заставили чистить туалеты. Весело. А вообще всё хорошо, в том числе и настроение".

(Брат сообщал из Москвы: "Про Лешу задают обычно одинаково глупый вопрос: он всё такой же хорошенький? Да‚ говорю‚ он всё такой же кучерявенький‚ с ангельским голоском‚ он почти не изменился‚ только крылышки выросли: он ими усы расчесывает...")

Потом подросла внучка, подрос внук: опять ездили на базы с домашней пищей, – подошла очередь девочки Шани. Как в далеком прошлом, в подмосковном детском саду, на родительском дне, когда воспитательницы с директрисой бегали вокруг и кричали: