Шел снег - [20]

Император спал. Подготовку письма царю отложили. Наполеон лег спать рано, желая как следует отдохнуть после тяжкой ночи, проведенной в грязном дорогомиловском особняке. Никто из окружения его величества до сих пор не решался поговорить с ним о том, что нужно уходить из Москвы. Маршалы Бертье и Лефевр, обер-шталмейстер Коленкур и другие высокопоставленные особы шушукались на эту тему в углу приемной. Наконец, сообща решили, что к Бонапарту пойдет маршал Дюрок: именно ему меньше других попадало от императора. Однако на этот раз беседа маршала с Бонапартом шла на повышенных тонах, и это было хорошо слышно в приемной.

Действительно, как убедить монарха оставить ставший небезопасным Кремль и расквартировать войска по окрестным деревням, раз уж не удается потушить пожары в городе? Как отреагирует на это император? Плохо, в этом никто не сомневался… Бертье по своей давней привычке грыз ногти, Коленкур время от времени поглядывал на дверь, Лефевр молча изучал носки своих сапог. Явился посланец и сообщил, что слуги уже одевают Бонапарта.

Через минуту вошел император, насупившийся и раздраженный. Констан на ходу поправляет ему сюртук. Наполеон подошел к окну и замер, глядя на зарево пожаров, его лицо исказила брезгливая гримаса:

— Дикари! Дикари, как и их предки! Скифы!

— Сир, Москву следует покинуть немедленно.

— Бертье, идите к черту!

— Мы к нему уже пришли.

Наполеон с презрением пожал плечами и поднес к глазам театральный бинокль. Внизу, на фоне яркого оранжевого света хорошо было видно, как канониры пытаются гасить падающие искры. Несмотря на их старания, уже дымилась льняная пакля, которой были законопачены щели в зарядных ящиках. И кому только пришло в голову так по-дурацки разместить их? Того и гляди, на воздух взлетят четыреста ящиков с боеприпасами.

На крыше Кремля солдаты-гвардейцы сметали принесенную ветром горячую золу и мелкие угольки, светящиеся малиновым светом. Из окон Сената солдаты выбрасывали архивные папки, чтобы лишить огонь дополнительной пищи. Бумаги летали в воздухе, иногда воспламенялись и превращались в хлопья серого пепла. Новые пожары занялись в западной части города, и совсем уж рядом загорелись дворцовые конюшни и арсенальная башня. Ударили в набат. Восточный ветер усиливался, дрожали, звенели оконные стекла.

— Пойдемте, посмотрим, — сказал император, взяв под руку Коленкура.

Мамелюк Рустам открыл дверь, предусмотрительно обернув бронзовую дверную ручку платком. В противном случае он рисковал обжечь руку. В лицо дохнуло сухим жаром.

Свита покинула императорские апартаменты и по парадной лестнице спустилась вниз в клубах дыма и пепла. Одни прикрывали рот и нос платками, другие набрасывали на головы шинель. За Наполеоном и его свитой двинулись гренадеры в серых шинелях и с примкнутыми штыками. Себастьян поглубже надвинул на лоб свою шляпу, поднял воротник плаща и пошел следом.

То и дело люди торопливо смахивали с себя падающие сверху горящие угольки, способные прожечь одежду. У кого-то уже загорелась меховая шапка. Гренадер схватил ее и ударами о ступеньку лестницы погасил пламя. На плацу конюхи и берейторы запрягали бесчисленные интендантские коляски. Лошадей спешно выводили из конюшни, крыша которой с минуты на минуту могла обрушиться. Испуганные лошади ржали, становятся на дыбы, не давая надеть упряжь, били копытами по мостовой.

Близился отъезд. Волнение и суета заметно усиливались, люди с криками метались из стороны в сторону. Чиновники в строгих черных сюртуках заталкивали в свои экипажи ящики с вином, мешочки табака, статуэтки, скрипки. Запыхавшийся полковник подбежал к императору:

— На северной стороне обвалилась стена!

— Сир, Москву-реку необходимо форсировать в самые короткие сроки.

— Выезд через главные ворота, — уточнил Бертье.

Закрытые ворота и пожары серьезно затруднили и без того непростой выезд с территории Кремля. Узкие улочки, которые спускались к реке, оказались перекрыты огненным сводом, местами путь преграждали обрушившиеся части зданий.

— Вот здесь, сир, не было сильных пожаров, и это самое лучшее место для движения.

— Сир, мы завернем вас в наши шинели и понесем.

— Будем возвращаться, — сказал император исключительно спокойным голосом.

Его сюртук уже прогорел в нескольких местах от падающих с неба угольев.

Себастьян был уверен, что вместе с императорской свитой он в числе первых уедет из Москвы, еще задолго до того, как в пламени пожара окажется Кремль. С черным от пепла и дыма лицом он брел по площади. Дойдя до длинной парадной лестницы, по которой поднимался император, он остановился: у молодого человека были слабые ноги, и он быстро уставал от ходьбы…

Вокруг по-прежнему суетились гражданские чиновники, упаковывая добро, похищенное из кремлевских подвалов. Тюки и ящики они запихивали в бездонные утробы своих экипажей, а что там уже не помещалось, искусно, по-хозяйски, увязывали и крепили на крышах. Постоянно сбивая с одежды горячую золу, Себастьян шел вдоль вереницы перегруженных повозок и карет. Барон Фен прикрывал лицо большим платком, сложенным в несколько слоев, но Себастьян узнал его по мундиру.