Шехерезада - [7]

— Знаете, что нам хотят вбить в голову? Будто народ в Багдаде самый дружелюбный на свете. Ну и давно мы тут бродим? Целый день. А я пока не встретил ни души, кроме старого прокисшего дерьма. Не сильное удовольствие.

— Ты бы тоже поостерегся, видя нас вшестером, — заметил Юсуф. — Наверняка представляем собой неприглядное зрелище.

— Откуда ты знаешь? — спросил Касым, с удовольствием вступая в спор. — Откуда вообще такой взялся?

— Ты знаешь откуда.

— Правильно, из Насибина. Привык ко всякой мрази. Что еще в Насибине имеется, кроме бандитов да извращенцев, балующихся с мальчишками?

— Сорок тысяч садов, согласно последней инспекции.

— И четыреста тысяч скорпионов. Настоящая сатанинская задница.

Юсуф усмехнулся:

— Ты там бывал не чаще, чем в Балхе.

— Бывал я там, — парировал Касым. — Везде бывал.

Всем, впрочем, было отлично известно, что Касым не бывал нигде дальше Багдада. Только вчера он уподоблял себя альбатросу, признавшись, что в течение двадцати пяти лет не ступал ногой на сушу, и настойчиво спрашивал, найдется ли на всем белом свете другой человек, столько времени пробывший в море.

— Если так, — с веселой прямотой пророкотал Таук, самый сильный член шайки, — то скажи, где мы сейчас находимся? Никто из вас не знает, чтоб мне провалиться.

— Я знаю, — соврал Касым. — Увидите, найду дорогу. Никакой город и никакое море меня не обманут. — Он беспечно плюнул в канаву, сорвал ветку арака, рассеянно заковырял в зубах на ходу.

Они бродили в квартале Мухаррим по перегороженным улицам, в беспорядочных тупиках, запутанных переулках и закоулках, ведущих к каким-то лестницам. Вокруг не было ни души, кроме немногочисленных нищих, ползающих детей, сверкавших за ставнями женских глаз. Пятеро моряков, преданно следовавших за своим капитаном, знали только, что направляются к Главному мосту, а их конечная цель — царские хоромы Малика аль-Аттара, торговца и судовладельца, в привилегированном квартале Круглого города. Вчера причалили к Дровяной верфи, заработав на проезд и получив еще несколько дирхемов[17], собственными силами приведя из Басры грузовое судно, которое, как бурлаки, прдтаскивали на стальном тросе, постоянно его закрепляя дальше по берегу. Непосильную работу выдержал один Таук, остальные сразу после высадки свалились на верфи и заснули. Утром разделили последнюю скудную выручку, наелись на Сук-аль-Аташ — рынке Жаждущих — гороховой похлебки с лепешками из жмыха, и теперь, были готовы к бою. Впрочем, Касым вел себя уклончиво, гораздо лучше прочих зная, что Малик аль-Аттар — свихнувшийся старик, добившийся влияния благодаря богатству, связям и необъяснимой милости Аллаха Финансирует плавания экипажа, косвенно приобщаясь к морским путешествиям, ныне безнадежно ему недоступным, но до сих пор доставляющим величайшее наслаждение. Согласно официально утвержденной системе кирад, другие судовладельцы платят команде вперед, тогда как аль-Аттар обеспечивает лишь прожиточный минимум, обещая выплатить долю прибыли, если импортные товары будут доставлены в целости и сохранности, а экспортные проданы по строго установленным ценам. Теоретически члены команды при этом честнее отчитываются и больше заинтересованы в доставке товара без ущерба на условиях, которые аль-Аттар искание считает весьма щедрыми, хотя на самом деле при такой системе они со своей врожденной склонностью к сомнительным приключениям и, похоже, бесконечно преследуемые невезением, не вылезают из нищеты и опасностей. После очередного несчастья они вновь понесли убытки и были вынуждены с позором высадиться в Басре. Основная пятерка осталась с маленьким горбатым капитаном из верности, упрямства и нагому, что им больше некуда податься. Жалкие прилипалы, вцепившиеся в киль, о чем Касым миллион раз им напоминал.

Аль-Аттар подбирает команду, но не капитана. Купцу нравится проявлять свою власть в процессе отбора, оказывая предпочтение исправившимся подонкам и обнищавшим. Даже Касым обратился из христианства в ислам с единственной целью — не платить налог на неверных. Купец утверждает, будто им движет сочувствие к отверженным, но действует скорее по тщательному расчету: эксплуатируя людей с темным прошлым и мрачными перспективами, можно рассчитывать на невольную, но постоянную верность. Касым не знал, то ли это очень мудро, то ли очень подло. Впрочем, его отношение к аль-Аттару резко, порой ежеминутно, менялось от горячего обожания до холодного негодования. В данном случае, главным образом с целью скрыть свои новые замыслы, а отчасти для того, чтоб самому в них поверить, он испытывал недовольство торговцем.

— Пускай старый потный торговец камфарой хорошенько послушает. Я по горло сыт его изъеденными термитами судами с отсыревшими койками. Аванс — или ничего. Пусть попробует только прищуриться, строить новые дерьмовые планы, тогда крепче держите меня, ибо я вспыхну быстрее индийского хлопка.

В позапрошлом рейсе в жарком грязном трюме произошло самовозгорание сырого хлопка с малабарского побережья, огонь охватил судно в открытом море. Это была одна из нескончаемой череды бед: в море Харканд рыба-меч пробила корпус, у острова Сокотра на судно напали пираты, в мелкой гавани Джабар оно село на мель; у Парасельских рифов молния ударила в грот-мачту, переломив пополам; в Фарском море сломалось рулевое колесо, совсем недавно в предательском эстуарии Шатт-аль-Араб они на полном ходу врезались в тиковый буй… Касым неизменно винил во всем суда; дешевые посудины не крупнее речных лодок, изъеденные белыми муравьями, потрескавшиеся, как кокосовый орех, с разорванной обшивкой, с отваливающимися в море реями, рвущимися парусами. Известно — аль-Аттар старается экономить, не думая об опасности.