Шеф гестапо Генрих Мюллер. Вербовочные беседы - [42]

С. Раттенхубер? Из службы безопасности?

М. Он был начальником личной охраны Гитлера из RSD.[62] Полицейский-профессионал, баварец из Мюнхена. Он прочел их и немедленно отнес мне.

С. А не Кальтенбруннеру?

М. Нет, непосредственно мне. По приказу Гитлера все вещи такого рода первым делом попадали в мои руки. Я пролистал их и велел сделать фотоснимки со всех документов. Потом я показал дневники Гитлеру…

С. Оригиналы или фотографии?

М. Гитлеру – всегда только оригиналы. Он внимательно прочел их и велел мне надежно хранить их у себя. Фотографии избранных страниц были вручены Кальтенбруннеру, а он позже передал их Гитлеру.

С. А оригиналы? В смысле, что произошло с оригиналами?

М. Я их припрятал.

С. Они еще в сохранности?

М. Вполне.

С. Что было в этих дневниках?

М. Эти идиоты поверяли бумаге буквально все. В этом деле об измене моя задача заключалась не в том, чтобы найти важные документы, а в том, чтобы определить, какие важные документы наиболее важны. Буквально все из компании Штауффенберга вели дневники, делали заметки и писали самые разные разоблачающие документы, которые они держали в столах, сейфах в собственных кабинетах или других легко вычисляемых местах. Канарис ничем от них не отличался, хотя как начальник разведки он мог бы быть посообразительнее.

С. Но, по существу, в этих дневниках было…

М. То же, что и у всякого другого. Оправдание себя и своих действий. Там были записи о контактах и с Западом, и с Востоком, через разных высокопоставленных государственных чинов, религиозных деятелей и прочее. Кстати, эти религиозные господа оказались худшими из всех. Хотя сам я посещаю церковь, когда дело доходит до этих блеющих агнцев Божьих, я склонен согласиться с Борманом. Эти моральные уроды в один голос заявляли, что Господь требует от них, чтобы они убили Гитлера, и что все, что они делают, приемлемо, поскольку они носят сутану. И уж они-то были в самых первых рядах, чтобы доносить на своих друзей, друзей своих друзей и кого угодно, кто только приходил им на ум. Я предпочитал не допрашивать этих тварей сам, если у меня был выбор. А Канариса мне довелось допрашивать по различным поводам, и тут он проявил себя истинным греком. У него были ответы на все вопросы, и ни один из них не был правдой. Ему, скорее, следовало бы торговать где-нибудь коврами и держаться от армии подальше. Его дневники стали в итоге его смертным приговором. В них содержалось описание заговора с целью захватить Гитлера с помощью дивизии «Бранденбург», который был разработан до мельчайших деталей. За исключением того, конечно, что они забыли поделиться своими планами с командиром дивизии или кем-либо из его штаба. И для них впоследствии стало большим потрясением, когда командир категорически отверг их план и не стал защищать их на допросах. Вам следует понять, что эти идиоты, когда их задерживали или арестовывали, тут же сами выбалтывали гестапо все, что знали. Я никого из них не подвергал пыткам. В этом не было необходимости. Конечно, с одним человеком я мог разговаривать очень резко, зато с другим я вел себя мягко и дружелюбно. Тон допроса зависит от человека, которого допрашивают. Большинство этих господ выдавали мне всю необходимую информацию так быстро, как только могли, и теперь, когда я читаю книги о героическом сопротивлении и ужасных пытках, мне делается смешно. Конечно, оказаться в камере не слишком приятно, особенно для всяких изнеженных чиновников и надменных генералов, и на них оказывали очень сильное психологическое давление, но ни одного из них не били. В этом просто не было нужды, поскольку они по большей части из кожи вон лезли, чтобы исповедаться самим и впутать как можно больше других людей. И в числе тех, кого они впутывали, было довольно много людей, которые вообще ничего об этом не знали. Я думаю, в итоге мы отпустили на свободу гораздо больше народу, чем посадили. Конечно, когда подозреваемый начинал лгать мне и старался втянуть за собой еще кого-нибудь, я обращался с ним очень сурово. Большинство их так или иначе повесили бы, но они явно не хотели остаться без компании.

[12 июня 1942 года Мюллер издал подписанный им лично приказ, касающийся правил ведения как обычного допроса в целом, так и интенсивного допроса в частности.

«1. Интенсивный допрос может применяться только в том случае, если в ходе предварительного допроса стало ясно, что арестованный владеет информацией о каких-либо важных фактах, касающихся контактов или намерений, враждебных государственной или правовой системе, но отказывается сообщить эти сведения, и если последние не могут быть получены в ходе расследования.

2. В подобных обстоятельствах интенсивный допрос может применяться только по отношению к коммунистам, марксистам, членам религиозных сект, саботажникам, террористам, членам движения Сопротивления, вражеским десантированным агентам, асоциальным личностям, польским или советским лицам, отказывающимся сотрудничать, а также бродягам. Во всех иных случаях принципиально необходимо мое предварительное разрешение.

3. Интенсивный допрос не может применяться с целью принудить заключенного сознаться в собственных преступных действиях, а также этот метод не может применяться по отношению к лицам, временно освобожденным системой правосудия с целью проведения дальнейшего расследования. В случае исключений также требуется мое предварительное разрешение.