Шедевр - [59]

— Я сделала для нее слишком белую одежду, — наконец прошептала она. — Нужно добавить капельку розового. Нам придется подкрасить ткани.

Я тоже была поражена чем-то новым и неожиданным, но это было связано не с цветом. Уистлер, быть может, и не особо старался придать портрету полное внешнее сходство, но ему удалось подметить нечто более глубокое, чем линии и формы. Как и с «Кристиной Датской» Гольбейна, я увидела тут отражение проницательности художника, сумевшего разглядеть истинную суть своей модели. Фрэнсис, да и вся картина в целом, воплощает некое чувство, сила которого не сравнима с эмоциями, виденными мною на других портретах. Она пребывает в полном одиночестве. И изображение с помощью полуабстрактного наложения тонов лишь подчеркивает ее уединенные раздумья.

— Готова поклясться жизнью, что когда миссис Лейлэнд позировала Уистлеру, она чувствовала себя бесконечно несчастной, — вырвалось у меня. Слова прозвучали слишком громко и эмоционально.

Соня искоса взглянула на меня и подняла черные брови.

— Может, миссис Лейлэнд и была очень богата, но вы правы, она также была и несчастна, — согласилась она.

— Почему?

— У нее был неудачный брак.

— Что вам еще о ней известно?

Соня одарила меня загадочной улыбкой и принялась рассказывать о своей любимой картине в музее Фрика.

— Один из основателей «Братства прерафаэлитов»[12] Габриэль Данте Россетти нарисовал Фрэнсис первым, затем познакомил Уистлера с семьей Лейлэнд, — сказала Соня. — Ее муж был судоходным магнатом в Ливерпуле. Уистлера попросили сделать второй портрет Фрэнсис, но когда Россетти увидел картину, он заявил, что между миссис Лейлэнд и ее изображением нет никакого сходства. Мне это кажется забавным: известно, что Россетти на своем полотне слишком идеализировал свою модель, представляя ее красавицей эпохи раннего Ренессанса, он не пытался передать ее внутренний мир.

— Я не видела эту картину, — прервала я Соню.

— Она называется «Мона Росса». Думаю, она находится в какой-нибудь частной коллекции.

— А насколько близко миссис Лейлэнд была знакома с Уистлером? — продолжала расспрашивать я.

Соня пожала плечами.

— Мистер Лейлэнд был одним из главных покровителей художника, но потом между ними произошла ссора. Не думаю, что после этого Уистлер поддерживал отношения с кем-либо из семьи Лейлэндов.

Я кивнула, но не поверила, что было именно так. В картине содержался некий подтекст, редкостная проницательность и чувственная наполненность, и, руководствуясь своим опытом, я решила, что отношения между художником и его моделью были гораздо ближе и глубже, чем принято считать. Я взглянула на Соню, но она уже повернулась к картине. Ее присутствие в музее казалось мне неслучайным. Интересно, может, ее подослали, чтобы проверить, насколько добросовестно я готовлюсь к проекту, оценить меня — для Грега Вейца, Каролин или еще кого-нибудь? Это выяснится после продажи. Но чего мы на самом деле добиваемся? Я подумала о том, что Эйдан пытается сейчас выяснить скрытые тенденции на Нью-Йоркском рынке произведений искусства.

Большую часть дороги в Лондон я пыталась разгадать загадки, оставшиеся в Нью-Йорке, и они касались не только миссис Лейлэнд. В Манхэттене я почувствовала, что Эйдан совсем мне не принадлежит. У него там есть близкие люди — маленькая дружная семья, хоть и не совсем традиционная, а также множество старых друзей, большинство из которых я даже не знаю. В пригороде Нью-Йорка живут родители Эйдана, которых он часто навещает, а на восточном побережье — двое братьев. Я, наверное, никогда о них не спрашивала, раньше мне это было неинтересно. Я вдруг начала понимать, что причины, по которым Эйдан старается жить сегодняшним днем, далеки от моих. В отличие от меня он не отказывался от прошлого. У него просто не было необходимости делить его с кем-то еще.

Я посмотрела на репродукцию портрета миссис Лейлэнд, лежащую у меня на коленях. Она смотрела назад, на что-то нам неведомое — может, на счастливое прошлое, когда у нее не было сожалений? Находясь в самолете между небом и землей, я задумалась о конечном пункте назначения, моем родном городе, Лондоне. Я представляла себя там, словно видела со стороны: отчаянно разрабатывающей план работы, прячущейся от фотоаппаратов, балансирующей между своими поклонниками и личной жизнью, одержимой искусством. Я четко увидела, как с ростом популярности я начала более тщательно охранять свою личную жизнь, насколько скрытной я стала в отношении прошлого и то, как я сама постепенно испортила отношения с Эвой, Эйданом и даже в некоторой степени с Петрой.

Я была слишком наивной, как и Эйдан. Мы искали расположения прессы, подогревали ее интерес к себе, мои проекты становились все более сенсационными, и я постоянно ощущала на себе пристальный взгляд журналистов. Только теперь я поняла, что стала бояться репортеров как огня. В своей работе я всегда прятала свое истинное лицо, но при помощи вымышленных образов я избегала несоответствия с реальностью. Сейчас я достигла такой известности, что чувствовала себя голой под постоянным наблюдением журналистов. С тех пор как Кенни продал мой рисунок, я знала, что им будет очень легко снять с меня маску.