Шедевр - [27]

Я засмеялась, а он положил мне руки на плечи. Я сбросила их.

— Перестань, Билли, — шепотом попросила я, — меня сейчас узнают.

Он послушно убрал руки. Мы повернулись к картине, и Билли принялся рассказывать.

— Мне нужно знать, чего она стоила — на политической арене, как женщина и как произведение искусства, — прошептала я.

— На самом деле, — объяснил Билли, — портрет Гольбейна служил своеобразной фотографией на паспорт шестнадцатого века: леди собиралась в дорогу. Для того времени она была очень дорогим товаром, который можно было обменять, купить или продать, если предложена подходящая цена. Художник нарисовал Кристину во время своего делового путешествия по Европе, где он подыскивал возможных невест для Генриха VIII. Она позировала для Гольбейна в Брюсселе в течение трех часов. Время и дата создания картины отличаются необычайной точностью — час дня, 12 марта 1538 года.

Гольбейн вернулся со своими набросками в Англию, написал картину и представил этот портрет в качестве образца королю — что-то вроде знакомства по интернету в шестнадцатом веке, — чтобы тот посмотрел и оценил. По всей вероятности, как только Генрих увидел портрет, он решил: «Покупаю». Но у Кристины имелись свои соображения: она заявила, что, если бы у нее было две головы, одну она отдала бы королю. Она предпочла выйти замуж за Франсуа, герцога дю Бара. После его смерти в 1545 году Кристина управляла Лорреном. Итак, ей удалось сохранить свою прекрасную голову и к тому же унаследовать земли.

— Благодаря скорее везению, чем здравому смыслу? — спросила я.

Пока мы рассматривали лицо Кристины, стараясь разгадать образ, я почувствовала в ней уязвимость. Она была такой же, как я, когда рисовала Кенни Харпера. Насколько отличается ее молодость от моей? Я не могла не задаться вопросом, были ли у нас еще какие-нибудь сходные переживания, кроме смерти близкого человека.

— Ну, и как тебе первая женщина из твоего набора? — улыбнулся Билли поверх пластмассовой чашки. Мы вернулись в его студию. Довольно лестно иметь студию, расположенную в помещении величайшего музея мира. Возле стойки для шляп висело четыре кроличьих шкурки, рядом стоял мольберт, на котором помещался холст. На холсте полоски, написанные темной умброй, складывались в решетку.

— Я невольно попала под действие ее чар, — медленно проговорила я. — От нее у меня всегда мурашки по коже с тех пор, как я впервые увидела ее. Тогда мне было не больше двенадцати.

Билли походил на боксера на ринге, но когда он улыбался, вокруг глаз расходились мелкие морщинки, Выдавая спокойный мягкий нрав человека, который никогда не полезет в драку без повода. Он улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ. Перед моим мысленным взором на секунду всплыла потасовка, которая произошла на его последней выставке.

— Как тебе моя идея? — спросила я.

— Мне нравится: твоя продажа и все такое… — задумчиво ответил Билли. — Но в этом есть что-то циничное. Не знаю. Это как если бы ты расписалась в творческом бессилии, в неспособности создать действительно стоящую вещь. Неужели тебя сейчас настолько занимают мысли о культе личности и славе?

Его слова задели меня, но я знала, что Билли прав. Я погладила кроличью шкурку, оказавшуюся неожиданно тонкой, хоть и мягкой.

— Видишь ли, — наконец ответила я, — это верно лишь отчасти. Я хочу лицом к лицу столкнуться с реальностью и понять суть современного искусства. Знаю, затея весьма рискованная и меня может ждать провал. Но, думаю, здесь заключается зерно очень важной мысли, которое позже прорастет. Мысли о моей значимости, а также о значимости выбранных мною женщин.

Продолжая улыбаться, Билли взял кисть и принялся водить ею по линиям на холсте.

— Я завидовал, когда тебе предложили участвовать в этой международной выставке, — признался он, — но, с другой стороны, у меня есть студия в Национальной галерее. Мы квиты. Знаешь, Эст, я хочу, чтобы у тебя все получилось. Ты мне веришь?

Последние несколько лет мы оба номинировались на премию Джозефа Тернера, но ни Билли, ни я не получили ее. Теперь это уже не кажется таким важным. С тех пор как премию вручили Мартину Криду за проект с выключением ламп, она никого уже особо не волновала. Это что-то вроде разговора на заднем сиденье такси — способ избежать общения с толпой; идеальная тема для беседы, такая же, как погода — и настолько же бессодержательная. Но для нас с Билли его студия в Национальной галерее и мой новый проект значили очень многое.

— А ты что же? Чем дальше будешь заниматься? — спросила я.

Кисть замерла на полпути. Билли задумался, потом сделал шаг назад и отложил ее. Затем он засунул руки глубоко в карманы рабочих брюк, со свистом выпустил воздух сквозь зубы и покачал головой.

— Ну, мне, наверное, придется закрыть клуб. Это абсолютно идиотская затея.

Мне стало жаль Билли, хоть я никогда не понимала, зачем ему понадобилось впутываться в это рискованное предприятие, не связанное с его основной деятельностью. Даже Эйдан пытался отговорить его. «Сайт» существует уже три года. Билли, очевидно, не давала покоя идея скрестить известность с кулинарией и внести немного анархии в правила современной британской кухни, а заодно заработать денег. Вместо этого из его заведения постоянно увольнялись повара, а также все время возникали проблемы с остальным персоналом. Знакомые сходились во мнении, что Билли вкладывает недостаточно сил в свое детище, довольствуясь ведением дел по телефону, а сам тем временем занимается творчеством. Он также уезжал в прошлом году в Новую Зеландию, планируя снять фильм с каким-то молодым неизвестным режиссером. Фильм так и не материализовался, зато Билли вернулся с отпадной женой-дизайнером. Теперь они ждут ребенка. Это очень изменило его.