Щит побережья. Книга 2: Блуждающий огонь - [99]

– Мы вышли в море встречать слэттов, – прохрипел Сторвальд, и последнее слово прозвучало уже вполне отчетливо. Он сам удивился, обнаружив, что почти не мерзнет – в лодке Леркена оказалось гораздо теплее, чем на камне, точно факел на носу не только светил, но и грел, как особое маленькое солнышко. – Мы плыли с одним берсерком, а потом на нас набросилась какая-то ведьма в виде вороны. Не знаю, что с ними сталось.

– Они оба утонули, – ответил Леркен. – Трюмпа так сильно просила морских великанш взять Вальгарда, что они крепко запомнили… И взяли. Но, может, это и к лучшему. В нем было слишком много стихийной силы. Среди людей ему не место. Разве что среди морских великанш… Куда ты хочешь попасть?

– Домой, – ответил Сторвальд, совершенно не представляя, что подразумевает сейчас под этим словом. То ли крошечный дворик на полуострове Эльденланд, под названием Лебяжий Ключ, где он когда-то родился, то ли усадьбу Тингваль, откуда вышел сегодня утром. А вернее, живой человеческий мир, который и есть дом живого человека. – А еще хорошо бы встретить все-таки Эгиля! – добавил он. Теперь, когда призрачный скальд подарил и ему призрачную жизнь, он вспомнил о том, ради чего покинул берег. – А то они заблудятся в этом троллином тумане и никогда не приплывут. Ты можешь помочь?

– Конечно. – Не переставая грести, Леркен слегка повел плечом, и Сторвальда пробрала дрожь при виде этого простого человеческого движения у призрака. – Отчего же нет? Если там есть живые люди, они увидят свет моего факела.

Лодка шла через горловину фьорда в открытое море. Волны катились по-прежнему быстро и сильно, но не так ярились, как раньше, а лодка Блуждающего Скальда скользила так легко, будто сама была волной, живой частью поверхности моря. Сторвальд совсем успокоился и пришел в себя. Тайком пощипав себя за руки, прислушавшись к ощущениям и приведя в порядок мысли, он убедился, что жив. Леркен, может, и призрак, но он сам – нет. Никак. Но жители Хравнефьорда в один голос твердили: Леркен Блуждающий Огонь никогда не разговаривает с людьми. Они его видят и слышат, а он их – нет. Никогда. Так в чем же дело?

Сторвальд вглядывался, моргая и щурясь, и иногда ему казалось, что он различает сквозь туман черты Леркена – вполне обыкновенные, не слишком красивые, но неповторимые, как всякое настоящее человеческое лицо. Поначалу он себя посчитал за призрака, но теперь ему стало казаться другое: что сам Леркен никакой не призрак, а живой человек. Призраки не разговаривают, не гребут, к ним нельзя прикоснуться… А он – да какой же он мертвый?

– Это потому, что настоящие скальды не умирают, – произнес Леркен. Сторвальд не задумался, размышлял ли он вслух или просто Блуждающий Скальд услышал его мысли. – Я умер, и жена моя умерла, и люди, которые меня знали, умерли, и факел мой сгорел и погас. И все же – я жив, потому что душу можно отложить про запас. Многие люди ее откладывают – в песни, в корабли… Да хоть в женские застежки, если они сделаны с душой. Как блуждающий огонь, всякая живая душа бродит, отыскивая свое настоящее место. Не я один такой. Я потому и не могу никак умереть, что я такой не один.

– А почему ты пришел ко мне, если не приходил к другим? – спросил Сторвальд.

– Потому что два скальда всегда услышат друг друга. Люди не слишком-то меняются за века. Мы оба искали главное в человеке, и в этом главном мы встретились. Что нам три века?

– А ты не эльденландец? – спросил Сторвальд. Его давно занимал этот вопрос, потому что во всем существе Леркена он видел так много общего с собой, что этому требовалось объяснение.

Леркен усмехнулся:

– А ты уверен, что вы действительно так уж отличаетесь от прочих людей? Я встречал ваших и раньше. И еще тогда понял: Эльденланд – это не место твоего рождения, это состояние твоей души. Кто способен сам творить свой мир, тот и эльденландец.

Сторвальд улыбнулся и больше ничего не сказал. У него было такое чувство, что он разговаривает с самим собой, но только поумневшим и ясно осознавшим то, о чем раньше лишь смутно догадывался. Оказаться иной раз в пустоте между туманом и морем бывает полезно. Потому что здесь скальд видит себя таким, какой он есть – стоящим на воздушной тропе между землей и небом и обреченным вечно мучиться этим разладом, чтобы приносить радость другим.

* * *

– Я вижу огонь! – закричал с носа Эгиль Угрюмый, и все на «Жабе» повернулись к нему. – Вижу огонь! – радостно орал корабельщик, вцепившись в борт возле штевня. – Это нас встречают! Я же говорил, что в таком троллином тумане Хельги хёвдинг обязательно пошлет кого-то встречать нас!

– Да где ты увидел? Какой огонь? У тебя в глазах рябит!

Слэтты вглядывались, щурились, прикладывали ладони к глазам. Море почти успокоилось, ветер стихал, но туман не позволял видеть соседний корабль, то и дело вокруг раздавались протяжные звуки рога. Один, второй, третий – они постепенно удалялись назад, передавая по цепочке самую важную весть: я еще здесь!

Но Эгиль упрямо твердил, что видит впереди огонь.

– Может быть, это уже берег! – уверял он. – Люди Хельги хёвдинга жгут костры над горловиной фьорда. Они ждут нас! Э-эй! – не хуже дракона заревел он, сложив руки возле рта. – Эй! Кто там! Это я, Эгиль Угрюмый, всадник «Рогатой Жабы»!