Щит Компорена - [13]

— Ему связали руки за спиной. А потом выстрелом из «кольта» сорок пятого калибра снесли полголовы. Неприятное зрелище, очень неприятное.

Деметер сунул руку в ящик стола и выудил сигару в металлическом футляре. Не торопясь достал ее, сунул в рот, раскурил, выпустил к потолку струю дыма.

— В день я выкуриваю три сигары. Скажу честно, они для меня слишком дороги, но я думаю, что каждый имеет право хотя бы на один грех. Возьмите вот Фастнота. Он не женат и мог бы позволить себе хорошие сигары, но он вообще не курит. Но и он не без греха. Знаете, что он делает? Бегает за женщинами, вернее, девушками. Предпочитая самых молоденьких. Как я и говорил, все мы грешные. А что водится за вами, Сент-Ив?

— Вроде бы ничего за собой не замечал.

Деметер хохотнул, помахал сигарой.

— Наверное, нам придется заняться вами вплотную. Людей без греха нет. У меня вот — дорогие сигары, у Фастнота — маленькие девочки. А скажи-ка нам, Фастнот, чем грешил этот ниггер?

— Вы и так знаете. — Фастнот разглядывал жалюзи.

— Я-то знаю, а вот Сент-Ив — нет.

Фастнот повернулся ко мне.

— Сэкетт был наркоманом. И его пристрастие к героину обходилось ему в сто — сто пятьдесят долларов в день, а то и больше. Так, во всяком случае, сказала его жена. И он находил эти деньги. Причем не грабил магазины по вечерам. И обходился без налетов на бензозаправки. Вставал в полдень и в четыре часа уходил на работу со шприцем, бутылкой лимонада и парой шоколадок. Музей Култера платит охранникам шестьсот долларов в месяц. Где, по-вашему, Сэкетт брал деньги на наркотики?

— Как давно он «сидел на игле»?

Деметер посмотрел на часы.

— Примерно в одиннадцать утра она сказала Фастноту, что ей плевать, жив ее муж или мертв, потому что, уйдя на службу в пятницу, он оставил ее без крупицы героина в доме. А сейчас она криком кричит, потому что мы посадили ее в камеру, а ее потребность в героине ничуть не меньше, чем у самого Сэкетта. Так где же они брали две или три сотни долларов, необходимые им каждодневно, чтобы чувствовать себя людьми?

— Догадаться не сложно.

— Вы правы, — кивнул Деметер. — Догадаться не сложно.

* * *

В маленьком кабинете воцарилась тишина. Сержант Фастнот достал полоску жевательной резинки, развернул ее, сложил резинку втрое, сунул в рот, начал ритмично жевать, разглядывая носки начищенных черных ботинок, которые он положил на краешек стола. Лейтенант Деметер развернул кресло так, чтобы насладиться видом жалюзи. Мне же не осталось ничего другого, как восхищаться черными кудрями лейтенанта, ниспадающими на белый воротник рубашки. Деметер вздохнул, встал, шагнул к окну и выглянул в просвет между пластинами жалюзи.

— Вас интересует, как мы с Фастнотом все это узнали?

— Как?

— Проверили круг знакомых Сэкетта. Со вторника он работал с четырех до полуночи. Его жена практически ничего нам не сказала. Не могла или не хотела. Даже не назвала имени пушера[10]. Соседи показали, что Сэкетты жили очень тихо. Старший ребенок каждое утро уходил в школу, в первый класс. Двое младших оставались дома. Они, правда, обратили внимание, что в последние несколько недель Сэкетты вообще перестали появляться на людях. Даже по воскресеньям и понедельникам, выходным дням Сэкетта. У наркоманов такое возможно. Героин — не спиртное. Жизнь течет своим чередом, человек моет посуду, убирает по дому, ходит на работу, и все такое. Если получает каждодневную дозу.

— Как звали того доктора? — спросил Фастнот. — Который «сидел на игле» и оперировал три, а может, четыре или пять раз в день?

— Магер, — ответил Деметер. — Кололся нещадно, но продолжал оперировать, и никто ничего не замечал.

— И что произошло? — задал я естественный вопрос.

— На один из дней он назначил десять операций, утром проснулся, решил, что столько ему не потянуть, и пришел к нам. Не в этот кабинет, но в политическое управление. Кажется, он до сих пор в клинике.

— Превосходный был хирург, — вставил Фастнот.

— Вот-вот, — покивал Деметер. — Потом мы опросили парней, с которыми работал Сэкетт. Они не заметили ничего подозрительного. Сэкетт всегда держался особняком, но свои обязанности выполнял добросовестно, то есть каждые двадцать минут выходил на связь, патрулируя залы музея.

— Он охранял и африканскую выставку? — спросил я.

— Да. Очень интересная экспозиция. Вам удалось осмотреть ее?

— Нет.

— Напрасно. Там есть удивительные экспонаты.

— Мне понравились маски, — вставил Фастнот. — Никогда не видел таких страшилищ.

— Так вот, — продолжал Деметер. — Сэкетт попросил, чтобы его включили в охрану африканской выставки. В этом нет ничего необычного. Охранники постоянно меняют смены. Некоторым нужно поработать ночью, чтобы иметь свободные дни. Другие предпочитают побродить по музею от четырех дня до полуночи. Музей закрывается в шесть, и число охранников уменьшается на сорок процентов. Сэкетта включили в охрану африканской выставки, потому что он первый попросил об этом. За месяц до ее открытия.

— К тому времени он уже кололся? — спросил я.

— Скорее всего. Как мне представляется, те, кто украл щит, понимали, что в музей им не проникнуть, не имея там своего человека. В музее потрясающая система охранной сигнализации. Сплошная электроника. Поэтому они подкатились к Сэкетту, пообещали ему жирный куш, пристрастили к героину, давая его так много, что хватило и жене, а после открытия выставки умыкнули щит.