Щит героя - [7]

Но услышать о Пепе начальнику училища пришлось не дольше как через неделю. При посадке скапотировал И-15. Коснувшись колесами земли и пробежав самую малость, самолет перевернулся на спину и загорелся. Никто, что называется, глазом не успел моргнуть, а над стартом уже взвился клуб черного дыма.

Курсант, привязанный в кабине ремнями, никак не мог выбраться из горящей машины.

На какое-то мгновение все словно замерли, только Петелин ринулся к готовому вот-вот взорваться самолету и выволок из огня парня. Курсант был "чужой" - не только из другой группы, но из другой эскадрильи. Курсант обгорел довольно сильно, Петелин значительно меньше.

Начальник школы навестил пострадавших в санчасти. Курсанту с И-15 сказал несколько ободряющих слов, а у Петелина спросил:

- Ну, чего хочешь, герой? Проси. Тебе положено.

- Вы же знаете, товарищ полковник, чего я хочу...

- А ты упрям, - рассердился начальник училища. - Я же сказал: в строевую часть мы уедем вместе. А за мужество, находчивость и так далее в приказе складнее будет написано - снимаю с тебя ранее наложенное взыскание. И будь рад!

- Служу Советскому Союзу, - не особо бодро ответил Петелин.

Вот так вспоминалось мне прошлое, вызванное в памяти встречей с сыном Пепе - Игорем Петелиным.

На фронте я был ведомым Пепе и как мог охранял его: ведомый - щит героя. Это значит хоть умри, но заслони командира, что бы ни случилось, не дай ему погибнуть. Ты в ответе за его жизнь...

Теперь жизнь Пепе перешла в его сына.

Не знаю, хранят ли архивы Военно-Воздушных Сил служебные характеристики, наградные листы, представления к очередным воинским званиям на всех летчиков - живых и мертвых; не знаю, возможно ли разыскать личное дело гвардии капитана Петра Максимовича Петелина, однако и без документального подтверждения могу представить, что записано в его аттестациях и что опущено.

Техника пилотирования, разумеется, оценена на "отлично", что-что, а это Пепе умел - оторвать машину от взлетной полосы, поджать ноги в купола и, набрав скорость, начать стремительный рисковый пилотаж в непосредственной близости от матушки-земли; он великолепно чувствовал летательные аппараты и мог безо всякого труда пересесть с Як-7 на Ла-5, с Ла-7 на "Аэрокобру".

И знание материальной части оценено, конечно, высоко. Петелин не только хорошо сдавал зачеты по специальным дисциплинам, но ему было интересно докапываться до всяких технических тонкостей, и, если у него была хотя бы малейшая возможность задержаться на аэродроме, он всегда работал со своими механиками. Никогда и никому Пепе не говорил: "Не будешь знать матчасти, убьешься!" - но всегда с удовольствием рассказывал, как ему удалось по странному поведению стрелочки масляного манометра установить опасный дефект двигателя, и как инженер не хотел верить диагнозу летчика, и как растерялся, когда двигатель вскрыли, и он, Петелин, оказался прав!..

И стрелковая подготовка его расхвалена, да и как не расхвалить, когда он сбил одиннадцать самолетов противника лично и шесть в группе... Но не только пятерки в его характеристиках.

Уверен, записано: "Имели случаи проявления недисциплинированности, нетактичного поведения со старшими, самоуправства..." Расшифрованы или не расшифрованы эти нелестные "отдельные случаи", сказать затрудняюсь, но пояснить могу.

Петелин зашел в штабную землянку после четвертого боевого вылета, выполненного в тот день, увидел - сидит на нарах младший сержант Галя Кожевникова, оружейница, шмыгает носом и отворачивается, стараясь скрыть слезы. Галя прибыла в часть за неделю до этого и была назначена оружейницей в звено управления полка. Совсем еще девчушка, хорошенькая, застенчивая, она приглянулась многим. Ничего более существенного сказать о ней Петелин пока не мог. Спросил:

- Ты чего, "щелчок"?

- Так.

- Обидели?

- Пристает...

- Кто?

- Старый этот, лысый... подполковник...

- Ясно. Не плачь. Больше не будет, беру на себя.

Петелин разыскал начальника связи, отозвал за капонир и сказал несколько слов. Каких именно слов, история не сохранила, но механики хорошо запомнили, как выскочил из-за капонира начальник связи - красный и весь в поту, а некоторые, самые дальнозоркие, клянутся, что и с подсвеченным глазом. Кажется, он пожаловался начальнику штаба и грозился написать рапорт, но тот отговорил связиста:

- О тебе ведь, а не о Петелине слава по всей дивизии пойдет, ну скажи, на черта тебе такая честь? Тоже мне Дон-Жуан...

Когда я потом спросил у Петелина, знал ли он тогда или хотя бы надеялся, что со временем Галина Кожевникова сделается Галиной Михайловной Петелиной, матерью Ирины и Игоря, Пепе искренне удивился и фыркнул:

- Да что я, хиромант какой-нибудь? Откуда я мог это знать?

Старшина эскадрильи доложил Петелину, оставшемуся за комэска, что личный состав подразделения завтракал без сладкого чая, так как "какой-то гад смахнул тарелку с сахаром, выставленную на раздаче".

Петелин пропустил все неуставные слова мимо ушей и очень разволновался:

- Выходит, свой взял? Говоришь, в столовой никого из другой эскадрильи не было? Свой! На кого думаешь, старшина?