Шайка светских дам - [2]

«Пусть ещё чуть-чуть стемнеет. И заодно пройдет эта здоровенная тетка в дурацком пальто. И потом сразу я прыгну. Надо быстренько, чтобы тетка не оглянулась. А то ещё спать потом по ночам не будет, бедняга. Хорошо, что перила тут низкие. Просто лечь на них и перекатиться. И потом долго-долго лететь, как птица. А потом — наплевать, как будет потом!» — шла и думала Сима.

«Пусть эта девушка в зеленом отойдет подальше, не буду пугать бедняжку», — решала Тамара.

…И вот они поравнялись, встретились взглядами и поняли всё…

Сперва хихикнула Сима, совершенно неожиданно для себя. И Тома тоже не удержалась. А на их столь неуместный смешок вдруг обернулась притулившаяся у фонарного столба фигура в нелепой робе, которую они обе почему-то сперва приняли за сумасшедшего рыбака. Хотя какая рыбалка в такую погоду? У фигуры оказалось женское зареванное лицо с потёками туши и прилипшими ко лбу жалкими прядками обесцвеченных перекисью волос.

— Как?! И ты тоже? — в один голос воскликнули они.

Фигура подумала, пожала плечами, словно извиняясь за своё намерение, и виновато кивнула.

Пьеса абсурда в декорациях поздней осени.

— Ой, смотрите, там ещё одна!

Действительно, по противоположной стороне моста медленно и неровно ковыляла тощенькая фигурка. Им троим, посвященным, были абсолютно ясны ее намерения. Сима опять хихикнула, и неожиданно следом за ней басовито раскатилась Тома, высоко закидывая голову. Блондинка посмотрела на них, икнула и всхлипнула. Их общий смех перешел в хохот. Сама она прыснула и расхохоталась с видимым облегчением.

Это не была коллективная истерика. Это вообще был не смех. Это был зов. Пароль. Спасительный голос из космоса. Иди сюда, говорил он, и все будет хорошо. И та, маленькая, его услышала, вздрогнула, приходя в себя от мучительных раздумий, и подняла понурую голову.

Четверть часа спустя грошовый растворимый кофе в пустой временной кафешке, чудом уцелевшей от летних дней, потрясающе горячий, показался им необычайно вкусным. Они сблизили головы над столиком и впервые за, по меньшей мере, десять лет своей жизни каждая почувствовала себя надежно в этом молчаливом кружке.

Барменша, которая на самом деле была просто толстой немолодой буфетчицей, косилась на них с сочувственным интересом.

— Эк жизнь баб плющит да корчит, — вздыхала она, — вот ведь видно, что порядочные женщины, даже интеллигентные. Не бомжихи, не алкоголички, тем-то лучше даже. И сколько еще маяться на земле бабам?

Вытерев залитый пивом шумной подростковой компанией столик, она решительно достала из личного тайника «сэкономленную» бутылочку дешевого коньяка и присовокупила к ней тарелку печенья.

— Это вам, дамы. За счёт заведения, — неуклюже изобразила она на лице любезную улыбку.

Вместо того чтобы обрадовать бедняжек — только напугала! Непривычные к вниманию, они испуганно на нее вытаращились.

— Счас я вам ещё кофейку принесу, — неловко ретировалась барменша.

Но тут черноглазая толстуха в сером бесформенном свитере вдруг улыбнулась светло, как будто пробился солнечный лучик, и придержала ее за руку:

— Спасибо, Любаша! — Имя толстуха явно прочитала на карточке на груди барменши.

И неловкости как не бывало.

— И музычку вам сейчас поспокойнее поставлю, — отправляясь на своё место за стойкой, барменша Любаша совсем расчувствовалась.

«Училки несчастные», — решила она.

* * *

— Ну что, девоньки? Выходит, всем нам за сорок и все мы нынче на помойке? — Тома первой прикончила хорошим глотком свой кофе и покосилась на барменшу. Не забыла ли та обещание принести еще? Увы, та… забыла.

— Да, девушки, сирые мы и убогие, — облизывая губы, подтвердила зеленоглазая Серафима. — И хоть до весны два месяца, но хочется повеситься!

И улыбнулась так, что у других невольно защемило в груди: а ведь как хороша, бедняжка. И мила, и ухожена. И с большим вкусом одета. Если бы не бледность и худоба до прозрачности. И не свинцовые тени под изумрудными глазами, и не выражение лютой тоски в этих глазах. Так смотрит смертельно загнанная лошадь.

— Истинная правда, девочки. Кто как, а я на пределе. Дошла до точки, — мятое лицо блондинки всё ещё было красно от слёз и ветра. К тому же она явно простудилась. С трудом произносила слова, худая жилистая шея ее болезненно напряглась. К вечеру наверняка у нее будет жар.

Тощенькая тихая Ирина с печальной готовностью кивала.

— Значит, убогие мои подружки, зовите меня Томой, — монументальная явно шла в лидеры. — Я, дорогие мои, классный программист. А меня только что выперли с классной работы за то, что мне сорок два. Я, видите ли, портила цифру в графе «средний возраст сотрудников моей компании». А средний возраст — это ценно, это гораздо важнее квалификации. Наше новое молодое начальство не могло допустить, чтобы в штате числился сорокалетний мамонт. Вот и всё. У меня сынишка-второклассник. Ему много всего надо. А у мамы ни фига нет.

— Можешь не рассказывать, моя дочь школу заканчивает, и это настоящая прорва, кошмар какой-то растить ребенка одной, — сказала зеленоглазая.

Тома перебила её, горя желанием поскорее излить душу:

— А я никогда не была замужем по причине большой любви к большому мерзавцу. Любовь и мерзавец испарились. А сын остался, и его надо было кормить. У меня однокомнатная хрущоба на окраине, вот и все сокровища. Вот так-то. Теперь ты хвастайся, зеленоглазая.