Шаутбенахт - [12]
Теперь он стоял, пораженный внезапным прозрением, стоял, стоял, да ка-ак чихнет — едва только успел поймать в кулак вылетевший из горла снаряд. «Вот, направду, точно гарантия. Тысяч на двадцать или даже на сто. Нэма дурных». И уже повернулся он, чтобы идти домой (и уже плакал наш рассказ), как, поворачиваясь, увидал проходящего мимо соседа, преклонных лет интеллигентного львовца, а львовец увидал его и как человек интеллигентный уже спешил обменяться рукопожатием.
— Извиняюсь, у меня в руке птичка.
После этого ему ничего не оставалось, как самому впорхнуть в подъехавшее такси. Там, подперев стеклом лоб, пассажир размышлял о двух вещах (и тоже не преуспел), а именно: куда деть птичку и как зовут Шварца.
Телефонный благовест не прекращался в доме все утро. Звонили к Гене, звонила сама Геня, потом опять звонили к ней. Тут же что-то стряпалось, стиралось, тут же играло радио и крутился еще не спроваженный с соседкой на улицу шестилетний Пашка. Геня, неодетая — в буквальном смысле слова, — металась посреди всего этого, каждые пять минут переменяясь в настроении и соответственно суля Пашке то неземные блаженства, то битье и головомойку. К полудню все как-то унималось, звонки становились реже, Пашка оказывался пристроенным к какой-нибудь прогуливающей свое дитя соседке, а уморившаяся Геня усаживалась за стол, ставила перед собой тефлоновую кастрюлю или порыжевший советский казанок и прямо оттуда руками начинала уплетать — жадно, обжигаясь, а главное — совершенно не чувствуя что. Нередко муж, возвращаясь, заставал ее в таком виде, тогда молча он брал в руки ложку и присоединялся к ней.
Когда по радио пропикало час, уже час как умолкший телефон вновь зазвонил. Не зная, кто там и сколько может продлиться беседа, Геня берет с собой тарелку, стараясь при этом дожевать кусок пирога прежде, чем скажет «алё».
— Ахо. — Это сопровождается отчаянным глотательным джвижением. — Нет-нет, что ты, мама. — И сразу же во рту появился следующий кусок — и одновременно мысль: «Вот на кого бы сегодня сбыть Пашку…» — Хо а хем? (Что я ем?) Сыкуку мококу… Уже прожевала… Нет, его нет. Они пошли с Пашкой гулять, — еще кусочек, — скоко букут. У нас сегодня гости… Нет, товарищи по работе. Устала стра… Ах, тоже гости… — Страшное разочарование, последний кусочек. — Кококо, кококо… Да, мама, хорошо. Ой! У меня, кажется, звонок в дверь, ну пока.
Геня села в кресло и задумалась. Затем сняла трубку и стала набирать номер. Она отнюдь не была врушкой-пустобрешкой (то есть врушкой пустого завирушничества), для каждого вранья у нее имелась какая-нибудь причина. К примеру, выдав предстоящий обед за банкет сослуживцев, иными словами, за нечто серьезное и сугубо мужское, к чему мать не могла не отнестись с пониманием, она втайне лелеяла надежду препоручить Пашку чужим заботам. Сорвалось с крючка. Далее, сказав, что ест «сыкуку мококу», она счастливо избежала нотаций, поскольку известно, что сырая морковка полезна для глаз, а вот для чего пироги полезны — это еще никому не известно. Наконец, отправив Пашку гулять с отцом — еще с вечера отбывшим по долгу службы и честной клятвы в направлении гор Гильбоа, — она отвела от себя подозрение, что Пашенька — не приведи Бог! — гуляет с соседкой. Что же касается мнимого дверного звонка — то кто тут бросит в бедную девочку камнем, это даже и не вранье.
— Алё, Нолик?.. Нет, не Илана… Тоже нет… Только, пожалуйста, не делайте вид, что вы хуже, чем есть на самом деле, вам это не идет… Ах-ха-ха… Никакая Марина или Илана вам этого не простила бы… Как? И до сих пор не узнали? Это Геня говорит… (В каждой фразе — «улыбка молодой женщины».) Не верю, не верю, не верю… Ни единому словечку… Ну уж извините и подвиньтесь, это вы нас забыли, не звоните, не заходите… Ну, что вы поэт — это я и так знаю… На цитату берете? Пожалуйста, возвращаю вам ее: поэтом можешь ты не быть, но помнить о друзьях обязан… Что? Ах-ха-ха… Нет, серьезно, я на вас обижена… Нет, неискупима… Как? Соломинка надежды? Ах, какая прелесть. Ну, так и быть. Чтобы сегодня вы у меня были к обеду… Да. Получите много пищи для творчества… Ах-ха-ха, и такой пищи тоже… Не угадаете — хочу сосватать одну дурочку… Да нет, крокодил… Ах-ха-ха! Ах-ха-ха! Нет, общество защиты животных мне ничего не платит… Совершенно бескорыстно, я такая… А серьезно, почему бы не сделать человеку доброе дело… Не могу сказать, ни разу его не видела… Если она его с собой приведет, то какое же это будет сватовство… Да какой-то там его друг. Эти друзья, вы же понимаете… Да, вы же понимаете… Нет, не согласна, можно быть очень интересным мужчиной и в то же время застенчивым… Ну, хорошо, не будем спорить, аикар[8], чтоб вы пришли. Вам разрешается захватить с собой свою семиструнную подругу… Ах-ха-ха, нет-нет, семиструнную, другой не надо. И новых песен… Непременно, слышите, для меня. Я хочу новых песен… Ну, конечно: и песню с собой не забудь… Тогда, может быть, я еще подумаю… Что? Эту самую? Ну, конечно, я ее видела, она такая саброчка[9]стала…
И разговор продолжается, продолжается, только с нас покамест довольно, мы еще сегодня этих разговоров наслушаемся. Не угодно ли для разнообразия немножечко мертвой натуры: свежей птицы, парной рыбы, перепелок и куралеток, пустопорожних пит — словом, немножко снедерса. Намечаемые Теней к предстоящему обеду кушанья суть мясной бульон с добавлением туда двух чайных ложечек куриного концентрата «Osem» (следите за рекламой) и к нему горячий лапшенник (зэ тов, зэ «Osem»
Герой романа «Обмененные головы» скрипач Иосиф Готлиб, попав в Германию, неожиданно для себя обнаруживает, что его дед, известный скрипач-виртуоз, не был расстрелян во время оккупации в Харькове, как считали его родные и близкие, а чудом выжил. Заинтригованный, Иосиф расследует эту историю.Леонид Гиршович (р. 1948) – музыкант и писатель, живет в Германии.
ХХ век – арена цирка. Идущие на смерть приветствуют тебя! Московский бомонд между праздником жизни и ночными арестами. Идеологи пролеткульта в провинциальной Казани – там еще живы воспоминания о приезде Троцкого. Русский Берлин: новый 1933 год встречают по старому стилю под пение студенческих песен своей молодости. «Театро Колон» в Буэнос-Айресе готовится к премьере «Тристана и Изольды» Рихарда Вагнера – среди исполнителей те, кому в Германии больше нет места. Бой с сирийцами на Голанских высотах. Солдат-скрипач отказывается сдаваться, потому что «немцам и арабам в плен не сдаются».
Жанр путевых заметок – своего рода оптический тест. В описании разных людей одно и то же событие, место, город, страна нередко лишены общих примет. Угол зрения своей неповторимостью подобен отпечаткам пальцев или подвижной диафрагме глаза: позволяет безошибочно идентифицировать личность. «Мозаика малых дел» – дневник, который автор вел с 27 февраля по 23 апреля 2015 года, находясь в Париже, Петербурге, Москве. И увиденное им могло быть увидено только им – будь то памятник Иосифу Бродскому на бульваре Сен-Жермен, цветочный снегопад на Москворецком мосту или отличие московского таджика с метлой от питерского.
«Суббота навсегда» — веселая книга. Ее ужасы не выходят за рамки жанра «bloody theatre». А восторг жизни — жизни, обрученной мировой культуре, предстает истиной в той последней инстанции, «имя которой Имя»…Еще трудно определить место этой книги в будущей литературной иерархии. Роман словно рожден из себя самого, в русской литературе ему, пожалуй, нет аналогов — тем больше оснований прочить его на первые роли. Во всяком случае, внимание критики и читательский успех «Субботе навсегда» предсказать нетрудно.
1917 год. Палестина в составе Оттоманской империи охвачена пламенем Мировой войны. Турецкой полицией перехвачен почтовый голубь с донесением в каирскую штаб-квартиру генерала Алленби. Начинаются поиски британских агентов. Во главе разветвленной шпионской организации стоит Сарра Аронсон, «еврейская Мата Хари». Она считает себя реинкарнацией Сарры из Жолкева, жены Саббатая Цви, жившего в XVII веке каббалиста и мистика, который назвался Царем Иудейским и пообещал силою Тайного Имени низложить султана. В основу романа положены реальные исторические события.
Что значит обрести свою идентичность не по факту рождения, а в процессе долгой и непростой культурной эволюции? Что значит всегда быть «другим» – для общества, для культуры, для самого себя, наконец? В новой книге Леонида Гиршовича произведения разных жанров объединены темой еврейства – от карнавального обыгрывания сюжета Рождества в повести «Радуйся» до эссе об антисемитизме, процессах над нацистскими преступниками и о том, следует ли наказывать злодеев во имя справедливости. На страницах книги появляются святые и грешники, гонимые и гонители, гении и ничтожества, палачи и жертвы – каждый из них обретает в прозе и эссеистике автора языковую и человеческую индивидуальность.
Многие задаются вопросом: ради чего они живут? Хотят найти своё место в жизни. Главный герой книги тоже размышляет над этим, но не принимает никаких действий, чтобы хоть как-то сдвинуться в сторону своего счастья. Пока не встречает человека, который не стесняется говорить и делать то, что у него на душе. Человека, который ищет себя настоящего. Пойдёт ли герой за своим новым другом в мире, заполненном ненужными вещами, бесполезными занятиями и бессмысленной работой?
Дебютный роман Влада Ридоша посвящен будням и праздникам рабочих современной России. Автор внимательно, с любовью вглядывается в их бытовое и профессиональное поведение, демонстрирует глубокое знание их смеховой и разговорной культуры, с болью задумывается о перспективах рабочего движения в нашей стране. Книга содержит нецензурную брань.
Роман Юлии Краковской поднимает самые актуальные темы сегодняшней общественной дискуссии – темы абьюза и манипуляции. Оказавшись в чужой стране, с новой семьей и на новой работе, героиня книги, кажется, может рассчитывать на поддержку самых близких людей – любимого мужа и лучшей подруги. Но именно эти люди начинают искать у нее слабые места… Содержит нецензурную брань.
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
В книгу вошли два романа известной писательницы и литературного критика Ларисы Исаровой (1930–1992). Роман «Крепостная идиллия» — история любви одного из богатейших людей России графа Николая Шереметева и крепостной актрисы Прасковьи Жемчуговой. Роман «Любовь Антихриста» повествует о семейной жизни Петра I, о превращении крестьянки Марты Скавронской в императрицу Екатерину I.
Многоплановый, насыщенный неповторимыми приметами времени и точными характеристиками роман Светланы Шенбрунн «Розы и хризантемы» посвящен первым послевоенным годам. Его герои — обитатели московских коммуналок, люди с разными взглядами, привычками и судьбами, которых объединяют общие беды и надежды. Это история поколения, проведшего детство в эвакуации и вернувшегося в Москву с уже повзрослевшими душами, — поколения, из которого вышли шестидесятники.
Борис Носик хорошо известен читателям как биограф Ахматовой, Модильяни, Набокова, Швейцера, автор книг о художниках русского авангарда, блестящий переводчик англоязычных писателей, но прежде всего — как прозаик, умный и ироничный, со своим узнаваемым стилем. «Текст» выпускает пятую книгу Бориса Носика, в которую вошли роман и повесть, написанные во Франции, где автор живет уже много лет, а также его стихи. Все эти произведения печатаются впервые.
История петербургских интеллигентов, выехавших накануне Октябрьского переворота на дачи в Келломяки — нынешнее Комарово — и отсеченных от России неожиданно возникшей границей. Все, что им остается, — это сохранять в своей маленькой колонии заповедник русской жизни, смытой в небытие большевистским потопом. Вилла Рено, где обитают «вечные дачники», — это русский Ноев ковчег, плывущий вне времени и пространства, из одной эпохи в другую. Опубликованный в 2003 году в журнале «Нева» роман «Вилла Рено» стал финалистом премии «Русский Букер».