Шарлотта Маркхэм и Дом-Сумеречье - [33]

Я сама не знала, чего ищу. Названия книг, что я проглядела в гостиной, были даже не на английском, но я подумала, что если Лили их читает, то смогу и я. Первый библиотечный ярус был заметно больше всех прочих: с него-то я и начала. Каждая полка снабжалась маленькой серебряной табличкой; на одних значились предметы более-менее знакомые, такие как «Агрокультура», «Астрология» и «Астрономия», на других — сферы интересов более абстрактные, такие как «Смерть», «Демагогия» и «Демонология». Я задержалась перед одной из обширных секций на букву «В» с пометкой «Все места, что есть», истолковав ее как «Путешествия», и вытащила книгу под названием «Балтазар».

Я открыла книгу на первой странице, ища какое-нибудь подобие аннотации, но обнаружила лишь ряды тщательно выписанных строчек на непонятном мне языке. Но это, похоже, не имело значения. Библиотека разом исчезла: я стояла на невысоком береговом утесе над ровным песчаным взморьем — по-прежнему с книгой в руке. От потрясения я едва не сорвалась с обрыва — но вовремя удержалась. А ведь Лили предостерегала меня: книги этого дома коварны! Стараясь сохранять спокойствие, я обернулась — и глазам моим открылся великолепный багряно-алый замок или, может быть, крепость на скальном уступе. По галереям прогуливались дамы с пастельными зонтиками от солнца, джентльмены щеголяли в дорогих костюмах и черных цилиндрах. С океана долетал ветерок, в небе раздавались крики чаек. Я захлопнула книгу — и приморский пейзаж разом исчез. Я оглядела библиотеку: все осталось точно таким же, как и минуту назад. Я засунула книгу под мышку не открывая и взяла с полки еще одну, под заголовком «Индия». И вышла в коридор, где меня дожидались свечные человечки.

— А теперь обратно в спальню, пожалуйста, — попросила я.

Но на сей раз мои провожатые повели меня по Дому-Сумеречью иным путем: через «лес» с костяными ветвями, мимо буфета, стены которого были сделаны из упаковочных ящиков, и в комнату настолько темную, что я, во власти клаустрофобии, старалась не отставать от человечков ни на шаг, а когда они резко остановились, едва на них не наступила. А те сбились в кучку — и разом погасли. Я осталась одна, изнывая от тревоги, но тут передо мной забрезжил иной свет.

Подсвечник с подрагивающими язычками пламени словно парил в пустоте, ничего толком не освещая, но вот он подплыл поближе — и я разглядела крохотную ручку на его медном основании и тут же — озорную мордашку малыша Дункана. В первое мгновение мне показалось, он меня видит, но Дункан шел все вперед и вперед, не говоря ни слова, а за ним следовал какой-то человек. Даже в темноте я видела: незнакомец довольно дороден. К груди он прижимал шляпу.

Я поспешила вдогонку. Свечные человечки вцепились в мой халат, пытаясь остановить меня, но я нетерпеливо их стряхнула. Если мне предстоит защищать детей, так лучше я загодя узнаю здешние секреты.

Дункан неспешно прошагал через весь дом и остановился перед мраморным барельефом в стене: на нем красовалась череда искаженных в агонии лиц (человеческих и не только) с отверстыми ртами.

— О да! Да, пожалуйста. Пожалуйста… — взмолился незнакомец. В голосе его послышались ноты отчаяния. Его маленькие, глубоко посаженные глазки на одутловатом, без подбородка, лице непрестанно слезились; он весь дрожал от возбуждения, и жировые складки на шее колыхались в такт. Дункан, глядя все так же отрешенно, ткнул пальцем в глазницу одного из изображений поменьше, проталкивая глаз в глубину до щелчка. В стене открылось отверстие — медленно, под тяжестью мрамора, — и мальчик шагнул внутрь. А потом оглянулся на меня и поднес палец к губам; и вместе с незнакомцем исчез в потайной комнате, оставив для меня дверь открытой. Я приняла это самоочевидное приглашение и вошла следом.

Я оказалась в круглом помещении, словно обернутом концентрическими кругами колыхающихся шелковых завес. Эти покровы неспешно вращались на месте, так что вместо стен взгляд различал лишь кружащиеся слои тонких ширм, да тут и там — зияющие в ткани проемы. Чтобы пройти от одного кольца к другому, мне приходилось проворно нырять в отверстия. Наконец я оказалась у самого центра комнаты, где Дункан пристегивал дородного незнакомца ремнями к металлическому креслу. Рядом стоял столик на колесиках, на нем — серебряный поднос с дымчатым флаконом (прочесть белую этикетку мне не удавалось), шприцем, пинцетом и, по-видимому, одним-единственным куском сахара.

— Да, да… я так долго ждал. — Незнакомец закрыл глаза. По обрюзгшим щекам покатились слезы. Он уселся в кресле поудобнее, а мальчик вытащил из флакона пробку и набрал содержимое в шприц. Впрыснул черную жидкость в самую середину кусочка сахара, отложил шприц, подхватил преобразованный кубик пинцетом и вложил в жадно открытый рот незнакомца.

Тот с хрустом раскусил сахар — и в ту же секунду забился в конвульсиях; и лишь ремни сдерживали его. Дункан, не обращая на него никакого внимания, прибрался на подносе: заткнул пробкой флакон, закрыл колпачком шприц, — и снова оглянулся на меня с хитрющим заговорщицким видом. Человек в кресле больше не двигался. Дункан начал отстегивать ремни, а я спиной попятилась к выходу. В коридоре меня дожидались свечные человечки. Огоньки их снова зажглись; мои провожатые молча поманили меня из темноты.