Шантаж - [27]

Однако он без труда узнал имя женщины, которая сопровождала министра. Она часто приходила сюда обедать. Вероятно, ее контора помещалась где-то поблизости.

Столики в ресторане располагались в смежных ячейках таким образом, что, если Эрбер находился спиной к Поллуксу, Пьер имел полную возможность наблюдать за Клер. Он два или три раза оглядел ее, она тоже посмотрела в его сторону, так как чувствовала, что за ней наблюдают. Пьер никак не мог вспомнить, где он уже видел эти глаза.

Провожая Клер до дома, Поллукс посоветовал сказать ее американским друзьям, что, если кто-нибудь ненароком станет их спрашивать про Майка, отвечать, что он… ну, скажем… в Австралии, где проводит летний месяц.

Он не желал удачи агентам Кастора, если тот — чего Поллукс не мог исключить окончательно — наймет их на свой страх и риск.

Охранник проводил Клер до самой двери и дождался, когда она войдет.

— Разве Адриен не работает? — спросил Поллукс шофера. — Сегодня ведь его день.

— Адриен уже неделю, как в отпуске, господин министр, — ответил тот. — Этот его заменяет.

Майк был в восторге. Поездка в одиночестве придавала ему самоуважения. К тому же он скоро увидит мать — чего еще он мог пожелать в жизни?

Раздражала только табличка, своеобразный слюнявчик, с надписью «НБС», который стюардесса потребовала не снимать до конца полета.

Вместе с другим юным французом они тщетно пытались расшифровать эти буквы. Потом спросили взрослого соседа и тот начал изобретать возможные расшифровки. Может, это как-то связано с «ВВО» — «Весьма важная особа»?..

Ничего путного не придумав, взрослый вернулся к своим кроссвордам.

Майк отправился к стюардессам, и вскоре пришел удовлетворенный. Буквы означали: «Несовершеннолетний без сопровождения».

Полет Нью-Йорк — Лондон прошел вполне благополучно.

В аэропорту Хитроу, бросившись в объятия матери, Майк тотчас спросил, знает ли она значение надписи «НБС», от которой его наконец освободили. Клер призналась, что сотни раз видела детей с таким вот слюнявчиком и сотни раз задавала себе вопрос, что это значит, но так ни разу и не удосужилась узнать содержание надписи.

Июль был дождливым, и Лондон показался Майку не таким, каким он его себе представлял. Он заметил, что англичане хорошо говорят по-английски, хотя их язык существенно отличается от его собственного. Засыпал мать вопросами о смешном черном такси, которое везло их в отель Бруна, но не спросил ничего такого, что Клер так боялась услышать. Общаясь с матерью путем недомолвок, он понял, что сейчас ни о чем спрашивать не время. У нее же было право — не лгать ему. Но какую часть правды она могла ему сейчас раскрыть?

Телевизор, который он включил, едва они вошли номер, освободил Клер от необходимости объяснить, отчего они оказались здесь.

Ей пришла в голову одна мысль. Раз уж японцы так настаивали на ее приезде в июле, чтобы на месте присмотреть за материалами, которые они намерены были использовать при выпуске ее коллекции белья, она сообщила им по телефону о согласии приехать немедленно. Через три дня. Иначе не раньше осени.

Решить вопрос оказалось не так просто, требовались разные «согласования», как они выражались, — ее внезапное решение меняло их планы. Вечером она ждала телекс с подтверждением. Он поступил в тот самый момент, когда Майком овладело какое-то необъяснимое беспокойство. Она сказала, что хочет взять его с собой в Японию — ведь занятия в школе окончились. Это не было ложью. Она умолчала только, что они вылетают в Токио под чужими фамилиями, по паспорту, который ей достал Поллукс.

Майк увез с собой из Лондона воспоминание о большом зеленом парке, потоках дождя, маленьких одинаковых домиках, выстроившихся в ряд, крытых пассажах, соединявших улицы, забитые лавочками, в которых мать искала ему вязаный джемпер; о пышных, но грязных памятниках и о скандале, который он вызвал, объявив совершенно несъедобным сладкий мусс, фирменное блюдо в «Уайт Тауере», куда Клер повела его обедать, совершенно забыв, что ее маленький американец предпочитает сосиски с горчицей.

Он был шокирован, узнав, что большое здание, которое они проезжали перед отъездом, оказалось конюшнями королевы и что эта особа одна владела огромным числом лошадей. А в Японии можно будет покататься верхом? Клер пришлось ответить, что она не знает.

В конце июня масса неприятных международных и не менее неприятных внутренних событий целиком поглотила внимание президента и Поллукса. Но были у них и другие, мало кому известные дела. Во время одного из обедов, на которые Поллукс постоянно приглашал журналистов, некий Эрбер, как всегда прекрасно информированный, спросил его:

— Мне сказали, что президент сейчас весьма озабочен семейными делами и что именно ими можно объяснить неудачу его последнего выступления.

— Чистая выдумка, — ответил Поллукс. — У президента есть лишь дальняя родня, а жена его чувствует себя как нельзя лучше. Где вы это узнали?

— В одном из посольств, — ответил Эрбер. — Можете проверить, господин министр. Вам ведь известно, что журналисты люди более информированные, чем члены правительства.

Париж был наводнен агентствами всех мастей из разных стран. От них можно было ждать чего угодно. Не означало ли это, что письмо президента будет использовано за рубежом? Что же касается самого Кастора, то, пребывая однажды утром в относительно спокойном состоянии, он вызвал по внутреннему телефону Поллукса и спросил: