Шантарам - [336]

Я посмотрел на Дидье. Тот индифферентно пожал плечами, снимая с себя ответственность, и состроил зверскую рожу Викраму.

— Черт! Прости, старик! — воскликнул Викрам в замешательстве. — Я думал, ты знаешь. Я думал, Дидье уже рассказал тебе, йаар.

— Карла вернулась в Бомбей, — объяснил Дидье, утихомирив Викрама еще одним гневным взглядом. — У нее появился новый друг — бойфренд, по ее собственному выражению. Его имя Ранджит, но он предпочитает, чтобы его называли Джит.

— Неплохой парень, Лин. Думаю, он тебе понравится, — добавил Викрам, ободряюще улыбаясь.

— Ну знаешь, Викрам… — скривился Дидье.

— Все в порядке, друзья, — улыбнулся я им обоим и сделал знак официанту, чтобы он принес нам новую бутылку. Когда она была доставлена и мы разлили алкоголь по стаканам, я поднял свой и провозгласил тост:

— За Карлу! Да родятся у нее десять дочерей, и пусть все они найдут достойных женихов.

— За Карлу! — присоединились к тосту Дидье с Викрамом и, сдвинув стаканы, мы опустошили их.

Мы провозгласили уже третий тост — за любимую собачку Ранджита, — когда в шумной и беззаботной ресторанной обстановке вдруг появился Махмуд Мелбаф, из чьих глаз на меня глянула война на пустынной снежной вершине. Я поднялся навстречу ему.

— Что с тобой случилось? — тут же спросил он, глядя на мои свежие порезы.

— Да так, ерунда, — улыбнулся я.

— Кто это сделал? — настаивал он.

— Кое-какие разборки с прислужниками мадам Жу, — объяснил я, и он успокоился. — А ты с чем пожаловал?

— Назир сказал, что ты будешь скорее всего здесь, — прошептал он, озабоченно хмурясь. — Очень хорошо, что я тебя нашел. Назир велел тебе передать, чтобы ты несколько дней никуда не ходил и ничем не занимался. Разгорелась война между группировками. Борьба за власть после смерти Кадера. Так что не посещай пока никаких мест, связанных с нашим бизнесом. Это небезопасно.

— А почему так внезапно?

— Предатель Гани мертв, — ответил Махмуд ровным тоном, но глаза его смотрели жестко и решительно. — И его люди тоже.

— Гани?!

— Да. У тебя есть деньги?

— Да, конечно, — ответил я, думая об Абдуле Гани: «Он ведь из Пакистана. Наверное, в этом все дело. Очевидно, это он был связан с пакистанской тайной полицией. Ну да, конечно. Это он подстроил так, что нас чуть не схватили в Карачи. Это о нем говорил Халед в ночь перед сражением — об Абдуле Гани, а не об Абдулле…»

— У тебя есть надежное место, где ты можешь пересидеть?

— Место? Да, есть.

— Это хорошо, — сказал он, с чувством пожимая мне руку. — В таком случае встретимся здесь же через три дня, в час, иншалла.

— Иншалла, — ответил я, и он вышел, ступая гордо и уверенно, с высоко поднятой красивой головой.

Я сел за столик, стараясь не смотреть в глаза друзьям, пока не почувствовал, что страх в моих собственных улегся.

— Что-то случилось? — спросил Дидье.

— Да так, ничего особенного, — соврал я с напускным безразличием. Я поднял свой стакан. — Так на чем мы остановились?

— На собачке Ранджита, — ухмыльнулся Викрам. — Но мне хотелось бы также включить в этот тост его лошадь, если вы не против.

— Но ведь мы не знаем, может, у него нет лошади, — возразил Дидье.

— Про собачку мы тоже не знаем, но пьем за нее. Итак, за собачку Ранджита!

— За собачку Ранджита! — присоединились к тосту мы с Дидье.

— И за его лошадь! — добавил Викрам. — И за лошадь его соседа.

— За лошадь соседа!

— И вообще за всех лошадей!

— И за всех любовников! — провозгласил Дидье.

— За всех… любовников, — повторил я.

Но внезапно я почувствовал, что во мне самом любовь по какой-то причине и каким-то непонятным образом умерла. Я ощущал это очень отчетливо. Мое чувство к Карле не исчезло. Оно до сих пор со мной. Но ревности к незнакомцу по имени Ранджит, которая раньше непременно охватила бы меня, я не испытывал. Никакой злобы к нему, никакой обиды на Карлу. Сидя с друзьями в ресторане, я ничего не чувствовал, во мне была пустота, словно война, потеря Кадербхая и Халеда, встреча с мадам Жу и драка с ее телохранителями-близнецами впрыснули мне в сердце анестезирующее средство.

Боли в связи с предательством Абдула Гани я тоже не ощущал, это было, скорее, какое-то трепетное изумление — других слов я не могу подобрать — и под ним глухо пульсирующий фаталистический страх. Ибо уже тогда кровавое будущее, на которое нас обрекло его предательство, начало проникать в нашу жизнь, как неожиданное цветение погибшей от засухи красной розы, упавшей на бесплодную каменистую землю.

Глава 39

Через час после того, как я оставил Абдула Гани и направился к мадам Жу, Назир и три его ближайших помощника взломали дверь соседнего дома и прошли через все длинное подвальное помещение к люку, соединявшему его с особняком Гани. Когда я пробирался захламленным коридором полуразрушенного Дворца, Назир с помощниками, напялив на себя черные вязаные маски-капюшоны, распахнули люк и вылезли на кухню. Повара, рабочего со склада, двух слуг и двух шри-ланкийцев, Кришну и Виллу, они заперли в небольшом помещении в подвале. Когда я добрался до чердака и нашел там мадам Жу, Назир поднялся в большой кабинет Абдула и застал его сидящим в кресле и плачущим. Когда я отказался от мести и простил поверженного врага, мадам Жу, пускавшую слюни в своем кресле, Назир отомстил за Кадер Хана и за себя самого, убив предателя.