Шансы есть… - [108]

— Вообще-то считаю, — сказал Тедди. — Я же не утверждаю, что Джейси поступила правильно — или даже что ясно соображала. Но она была не просто больна — она была в отчаянном положении. Вероятно, считала, что пропадает не только она, но и Мики. Он же сам нам говорил, что его нахлобучило по полной.

Спорить Линкольн с этим не стал, но, судя по виду, доводы его не убедили.

— А кроме того, — добавил Тедди, — можно еще вспомнить, что это старейшая история на свете — когда с детьми люди поступают так же, как в детстве поступали с ними.

— О, умом-то я это понимаю, — признал Линкольн. — Но та Джейси, которую знали мы, не была жестока. Я пытался, но все равно не могу себе представить, как она говорит Мики, что ей жаль, что она не отпустила его во Вьетнам.

— Может, представить такое как раз можно, зная, что это она с успехом предотвратила, — предположил Тедди, изо всех сил тужась дать объяснение, какое Линкольн — человек, которому с тайнами неуютно, — сочтет удовлетворительным. Он же из семьи, где вопросы ставятся недвусмысленно, а ответы на них очевидны, и дают их с такой уверенностью, от какой дух захватывает. В Минерве Линкольн чувствовал, что его облапошили, когда Том Форд отказался четко ответить на вопрос о Гражданской войне, который они обсуждали весь семестр. Даже теперь, в свои шестьдесят шесть, он стремится к прозрачности во всем — даже в человеческой душе.

Тут с парома скатилась последняя машина и отъезжающие принялись заводить моторы.

— И знаешь, что еще трудно вообразить, — сказал Линкольн, садясь за руль и закрывая дверцу. — Что мы никогда не знали друг друга. Ты можешь себе такое представить?

— Нет, — признал Тедди. — Не очень.

— Но ведь странно же, — произнес Линкольн, поворачивая ключ в зажигании, — потому что каковы были шансы?

И действительно. Все они могли пойти учиться в разные колледжи и провести жизнь в — как там выразилась мать Джейси? — «блаженном неведении» насчет друг друга.

— Поневоле задумаешься. Будь у нас возможность все повторить, выпади нам по куче шансов в жизни — были бы они все иными? — Машина впереди тронулась, и Линкольн включил передачу. — Или игра сложилась бы точно так же?

По образу мысли Тедди — а думал он об этом много, — это зависело от того, с какого конца смотришь в подзорную трубу. Чем ты старше, тем вероятнее будешь разглядывать собственную жизнь не с того конца, потому что так жизнь твоя лишается захламлений, образы становятся четче, а заодно возникает и впечатление неизбежности. Характер — это судьба. Если рассматривать все так, каждый раз, когда Тедди шел на тот судьбоносный подбор, Нельсон, оставаясь Нельсоном, делал ему подсечку, и Тедди, оставаясь Тедди, рушился на пол в точности как и тогда. Если рассматривать издали, даже шанс выглядит иллюзорно. Номер Мики в призывной лотерее всегда будет 9, номер Тедди — всегда 322. Почему? Потому что… ну вот так уж сказка сказывается. Да и, как это понимали древние греки, невозможно прервать или как-то значимо изменить эту цепочку событий, стоит истории начаться. Будь Тедди тем, кем его считала Джейси, когда пыталась соблазнить у Гей-Хед, изменилось бы немногое, потому что она уже была Джейси. Атаксия — частица ее ДНК с зачатия — отыскала бы ее, даже если бы жизнь Джейси не была секс — наркотики — рок-н-ролл. Возможно, такова и была необъявленная цель образования — учить молодых людей видеть мир усталыми глазами того возраста, когда разочарование, усталость и фиаско маскируются под мудрость. Вот каково было Тедди, когда он раскрыл журнал выпускников Минервы и узнал о смерти Тома Форда — словно исход предрешен с самого начала. Конечно же, выйдя на пенсию, Том переехал бы в Сан-Франциско и там — впервые свободный быть самим собой — подцепил бы СПИД и умер, как опасался Тедди, в одиночестве.

Но таков был не тот конец подзорной трубы. Хорошо, пускай — возможно, если глядеть на все с надлежащего конца, искажения все равно неизбежны: дальнее кажется ближе, чем на самом деле, но ты хотя бы смотришь в ту же сторону, куда движется твоя жизнь. А жизнь от ее хлама избавить в действительности не получится по той простой причине, что жизнь и есть сплошь хлам. Если свобода воли лишь иллюзия, не является ли эта иллюзия необходимой — если в жизни вообще обязательно должен иметься какой-то смысл? А точнее — что, если не должен? Что, если тебе дается осмысленный выбор, а то и не один, который способен изменить твою траекторию? Ладно, скажем, иногда и впрямь возникает ощущение, что исход предрешен, но вдруг предрешен лишь частично? Состязание между судьбой и свободой воли такое скособоченное оттого, что люди неизменно принимают одно за другое — яростно бросаются на то, что закреплено и непреложно, в то же время пренебрегая тем, чем поистине могут управлять сами. Сорок четыре года назад на этом самом острове, когда им в лицо глядели целые горы улик иного, Тедди и его друзья согласились с тем, что их шансы жуть как хороши. Дурни, конечно, по всем объективным меркам, но не были ли все они в ту ночь еще и отважны? Что полагается делать, когда перед людьми целый мир, которому плевать, будут жить они или умрут? Съеживаться в комок? Падать на колени? Если Бог и существует, должно быть, Он давится от хохота. Мухлюет с ними, а эти чертовы дурни, кого Он якобы создал по собственному образу и подобию, не Его винят во всем, а себя.