Шанс? Параллельный переход - [9]

— Умываться, — скомандовал отец.

Мы с сестрами, обувшись, выскочили вслед за ним во двор. В воздухе стоял легкий осенний морозец, на пожухлой траве повсюду поблескивал иней. Он же украшал темные ветви деревьев, еще не скинувших листву, и соломенные крыши построек. Сестры, с визгом намочив глаза и руки ледяной водой, бросились обратно в хату. Проделав то же самое, но более основательно, взял протянутый мне ковшик и начал сливать воду отцу. Ему на вид было лет сорок, чуть выше среднего роста, широкий в кости и плечах: в нем чувствовалась сила зрелого мужчины, накопленная тяжелым ежедневным трудом. В лице и во взгляде не хватало твердости и властности. Отец, ополоснувшись по пояс, молча взял ведро с водой, двинулся обратно. С деревянным ковшиком в руке я пошел следом за ним, отметив, что батя за все утро ни разу не взглянул в мою сторону. Кстати, умывание совершенно не характерно для этой эпохи — где родственники к этому пристрастились?

* * *

Войдя в комнату, отец занял центральное место во главе стола, по бокам разместились все остальные. Справа от него села мать, напротив нее — старшая сестра, а рядом с ней младшая. Мне было оставлено место рядом с матерью. Видимо, это было мое постоянное место за столом, но, зная, как важно место за столом в патриархальном обществе, оно мне не нравилось. Направившись за спину своим сестричкам и наклонившись к Марийке, ласково, но убедительно шепнул ей на ухо: «Беги, садись рядом с мамкой». Малышка, схватив свою ложку со стола, сразу отправилась на мое место. Пока все смотрели на нее, я продолжил движение, обошел Оксану, уселся в полкорпуса на свободный конец лавки со стороны отца и легонько двинул ее бедром.

— Подвинься, — спокойным тоном сказал, глядя на мать и улыбаясь.

Оксана автоматически сдвинулась на место, которое только что освободила Марийка, недоуменно глядя то на меня, то на отца с матерью. Я сидел и смотрел на мать. Ей было лет тридцать пять, высокая, почти в рост отца, она была очень красива. Но не той спокойной, ласковой красотой, которая характерна для большинства красивых женщин. Мать была щедро одарена редкой грацией, которую можно сравнить с грацией пантеры. Гордая, опасная красота человека, который остается независимым, как бы ни повернулась жизнь, красота, которая убьет, умрет, но не подчинится. Кто глава этой семьи, сомнения не вызывало. Она смотрела на меня, и в ее глазах цвета темного золота сменяли друг друга и смешивались друг с другом удивление, надежда и улыбка. Отец недоуменно смотрел на нас, не зная, как ему реагировать. Обстановку разрядила мать.

— Давай снедать, — то ли спрашивая, то ли утверждая, обратилась она к отцу, и тот, хмыкнув, потянулся ложкой к казану.

Мы молча ели чуть теплую вчерашнюю кашу. Молчание нарушил отец, закончив завтрак и начав производственную пятиминутку.

— Я в кузню еду — работы много, — коротко определил он свои задачи на сегодня.

— Дрова нужно возить, дров мало на зиму, — просительно вступила мать, глядя на отца.

Тот лишь неопределенно хмыкнул.

По бурным эмоциям Богдана стало ясно, что этот разговор каким-то боком касается его. Куски услышанных разговоров сложились в картину. Видимо, вчера Богдан с Оксаной поехали в лес по дрова, там Богдана и прихватило так, что батю отправили за теткой Мотрей.

— Мы с Оксаной поедем, — заявил полувопросительно.

— Никуда я с ним не поеду, — начала тараторить Оксана. — Он вчера меня так напугал — лежит как мертвый, я его еле в подводу затащила.

— Что было, то былью поросло. — Я вновь посмотрел в глаза матери, прося ее поддержки.

Она с грустью взглянула на меня.

— Поедете с Богданом — больше некому, — не терпящим возражения тоном отрезала мать. — Идите собирайте воз.

Отец, перед тем как отправиться в кузню, помог нам запрячь лошадь, придирчиво указывая то мне, то Оксане на мелкие огрехи.

Пока мы собирались, я с интересом рассматривал родительское подворье. Строения располагались в виде буквы «П»: с одной стороны дом, хлев и птичник под одной крышей, напротив — сарай и стодола.[3] Замыкало композицию здание, которое я назвал летней кухней, поскольку в ней был очаг, но без трубы. Дым вытягивался в дырку, оставленную в створе крыши. На зиму дыра была заткнута снопом соломы, и здание служило в качестве амбара, из него же дверь вела в погреб. За летней кухней на пологом склоне начинался огород, обсаженный по кругу молодыми плодовыми деревьями. Склон заканчивался заливным лугом небольшой реки, сразу за которой начинался густой лес. На первый взгляд от нашей хаты до реки по прямой было чуть больше полукилометра. Кузня стояла метрах в ста ниже по дороге, на самом отшибе села.

Пока мы собирали необходимый инструмент, а именно: топор, двуручную пилу, моток толстой веревки, две короткие толстые дубовые доски и железный крюк с круглым ушком в конце, — я пытался найти в доме какое-то оружие. Точно помнил из истории, что в этот период развития человечества нужно ходить с оружием. Как и в любой другой. Не найдя в доме ничего похожего на боевое оружие, собрал кое-какие материалы, которые решил превратить в копье. Нашелся старый кованый нож без ручки, сантиметров двадцать пять длиной, ровная палка орешника чуть больше двух метров, тонкий ручной буравчик, достаточно острый нож-засапожник и кусок тонкой конопляной бечевки. К этому набору добавился двадцатисантиметровый ровный кусок ветки, который я аккуратно расколол топором, небольшое поленце и точильный камень.