Шанхай. Книга 1. Предсказание императора - [122]

— Вот как?

— Советую вам прислушаться к умному совету.

— Почему вы говорите мне все это?

— Потому что мне понравились ваши представления. — На суровом лице маньчжура появилась странная улыбка. — Они тронули мою душу. — Командующий распрямился. — Но все равно будьте осторожны, Сказительница, или ваша очаровательная головка окажется насаженной на пику. Какие истории сможете вы рассказать, находясь в подобном положении? Боюсь, никаких.

Сказительница собрала своих людей, среди которых оказались и Макси с дочерью, и все вместе они тронулись в опасный путь. Они возвращались в Шанхай.

Той же ночью Трое Избранных встретились с Резчиком в самой глубокой секции Муравейника под китайским районом Шанхая. Конфуцианец уже выглядел вдвое старше своего возраста, и что-то непонятное творилось с Рыбаком, дядей Убийцы. Резчик был молод, он только недавно принял эстафету от постаревшего отца, но держался с достоинством, которое отличало всех Резчиков.

Цзян чувствовала себя неловко под отсутствующим взглядом Рыбака.

— Что заставляет тебя так смотреть на меня, старый друг? — спросила она.

— Мой возраст, — уклончиво ответил тот.

— Мы все стареем, Рыбак, но некоторым из нас по мере приближения конца начинают сниться дурные сны. Ты часто кричишь во сне в последнее время?

Рыбак ума не мог приложить, откуда Цзян узнала об этом, и испугался из-за того, что его самое сокровенное вдруг стало известно другим.

— Тебе снится твой сын, которого победил Убийца?

Рыбак медленно кивнул. Жизнь развалилась на куски с тех пор, как не стало его любимого сына. Птицы отказывались ловить для него рыбу, его жену парализовало, и, мучимая жуткими болями, она вскоре умерла. Теперь по ночам он лежал в постели один, а в ушах звучала мольба его прекрасного сына: «Помоги мне, отец! Помоги мне!»

Конфуцианец сделал шаг вперед и положил руку на плечо Рыбака.

— Мы все приносим жертвы ради будущего нашего народа. Ради Семидесяти Пагод.

Рыбак снова кивнул, не поднимая глаз.

— На нас троих лежит тяжелая ноша, — продолжал Конфуцианец, — и она принимает самые разнообразные формы. Моя бабушка…

— Мы собрались здесь не для того, чтобы жалеть самих себя, — со злостью оборвала говорившего Цзян. — Мы обязаны выполнить свой долг, и сейчас нам предстоит принять важное решение. Мои люди доносят, что Небесный Царь пытается войти в контакт с рыжеволосым фань куэй, а народ в сельской местности настолько взбешен «лекарством», которым его угостили маньчжуры, что, если бы эти двое объединились, восстание могло бы вспыхнуть с новой силой.

— Нам это нужно? — спросил Рыбак.

— Вот для того-то мы и собрались. Мы должны решить, что поможет нам закончить осуществление Пророчества о Белых Птицах на Воде — поражение тайпинов или их поддержка.

— Какая разница, что мы думаем? Мы не властны ни над Небесным Царем, ни над рыжеволосым фань куэй.

— Над Небесным Царем мы и впрямь не властны, а вот о жизни и смерти рыжего фань куэй нам есть что сказать. — Остальные посмотрели на Цзян так, словно она говорила загадками. Женщина вздохнула. — Рыжеволосый фань куэй находится в безопасном месте. Его спасла и укрыла моя дочь, Сказительница. Она загримировала его, переодела и выдала за одного из артистов своей труппы.

— Мой племянник, Убийца, тоже в этой труппе?

— В ней самой, — ответила Цзян. — Итак, господа, как видите, выбор у нас имеется. Без рыжеволосого фань куэй Небесный Царь — ничто. Если фань куэй жив, он, без сомнения, вновь присоединится к Небесному Царю, и восстание опять возгорится. С другой стороны, если наш Убийца избавит мир от рыжеволосого…

Цзян не закончила фразу, позволив ей повиснуть в воздухе самой глубокой пещеры Муравейника, чтобы остальные ощутили важность выбора, который им предстояло сделать.

Но Резчик не слушал ее. Он во все глаза смотрел на Бивень Нарвала и все еще закрытый второй портал.

Труппа Сказительницы медленно продвигалась на восток, время от времени давая представления, чтобы прокормиться. Несколько ночей они спали под открытым небом и на голодный желудок. Но, несмотря на все эти невзгоды, они репетировали центральный акт «Путешествия на Запад», в который добавили комическую сцену в исполнении нового актера и его неулыбчивой маленькой дочери. Эту сцену прогоняли так часто, что некоторые актеры перестали смывать грим и снимать парики, особенно новый комик, который играл Заблудившегося крестьянина, актер, под гримом которого — это знала только Сказительница — скрывался рыжеволосый фань куэй, защищавший Нанкин на стороне тайпинов.

После долгой ночной репетиции Сказительница отослала актеров отсыпаться.

— А вы задержитесь, — сказала она.

Макси застыл как вкопанный.

— Вы достигли некоторого прогресса в исполнении роли, но до подлинного мастерства вам еще далеко.

Макси в том ни секунды не сомневался, но предпочел сказать другое:

— Ваш английский — великолепен.

— Вы слишком великодушны. Мой английский великолепен лишь потому, что ваш китайский — омерзителен.

— «Омерзителен» — серьезное слово для того, кто лишь недавно начал говорить на английском языке.

— Это слово означает лишь то, что оно означает: липкое, вязкое, текучее дерьмо.