Шаман - [16]

— Эй, вы чего? — Нэнси подняла брови. — Да лучше веревку найти, привязать бутылку и кинуть ему. Или так перебросьте… Охота голову сломать, что ли?

— Оу-оу-оуууууу!.. Воды!.. На помощь! Люди!..

— Сэр, успокойтесь!.. Некогда веревку искать. Он свалится — совсем обалдел, кажется. И бутылку точно не поймает.

Антон с сомнением смотрел на заламывающего руки мужчину. Это был белый американец, рыхлый, в одних трусах. Ему было, наверное, около сорока лет. Его розовый живот трясся над спущенной резинкой красно-синих клетчатых «боксеров», белые от ужаса глаза красноречиво свидетельствовали о приступе паники, мешающей соображать и контролировать собственные действия. По его лицу тек пот, толстые щеки подергивались.

— Я пошел, — Антон взял в руки бутылку и ступил на колеблющуюся доску.

Страдалец внезапно замолчал и уставился на него.

— Вода, сэр, — Антон поднял бутылку повыше. — Я несу вам воду. Потерпите. Я сейчас. Я уже иду. Не волнуйтесь.

— Осторожно, Тошка, — вдруг сказал Иван. — Он мне не нравится…

Мужчина молча повернулся, нырнул в чердачное окно и через минуту появился с ружьем. Мы замерли.

— Эй! — негодующе закричала Нэнси. — Ты что, мать твою, охренел?!..

— Тошка, назад! — Иван, сильно побледнев, подался к другу. Но тот был уже почти на середине доски.

— Сэр, — держа бутылку с водой в правой руке, он выставил левую ладонью вперед. — Сэр, я не собираюсь вас трогать. Я только хочу передать вам воду.

— Убирайтесь! — завизжал спасаемый так, что у нас зазвенело в ушах. — Прочь с моей территории! Это частное владение! Частное владение! Полиция! Воры! — Он подбежал к краю крыши и в истерике пнул доску.

Я перестала дышать, когда Тошка покачнулся и взмахнул руками, чтобы удержать равновесие. Нэнси впилась ногтями в мое плечо. Бутылка с водой, точно в замедленной съемке, полетела вниз, в желтоватую жижу, полную мусора и обломков.

— Идиот!!! — Заорал Иван, бросаясь к краю. — Кому нужно твое владение, кретин! Убери пушку, сволочь!..

И тогда идиот начал стрелять.

Я даже не успела увидеть, что происходит. Доска сорвалась, но Антон каким-то несусветным чудом пролетел буквально по воздуху и упал грудью на край крыши прежде, чем опора исчезла из-под его ног. Я сразу бросилась к нему, шлепнулась на колени рядом и краем уха услышала, как тихо и удивленно ахнул Глеб, стоявший справа от меня. Когда я обернулась, он уже падал, спиной вперед, в мутные волны внизу. Я вскочила и в растерянности шагнула к краю крыши, как будто собиралась поймать Глеба за руки. На его лице застыло крайнее изумление. Он падал плашмя, раскинув руки и ноги. Прямо посреди груди на рубахе расплывалось кровавое пятно. Безумец прекратил стрельбу и скрылся в чердачном окне, трусливо волоча за собой свое ружье. Нэнси жутко закричала, и ее крик повторило эхо в пустых домах Французского квартала, некогда прекрасной архитектурной сказки, сохранявшейся в неприкосновенности с восемнадцатого века. Этот крик отдавался у меня в ушах, когда я смотрела вниз, тупо ожидая развязки. Вода сомкнулась над лицом Глеба, но через несколько страшных мгновений — а может, лет, — он снова появился на поверхности. Теперь его лицо было совершенно спокойно, глаза чуть приоткрыты. Он лежал на спине, слегка покачиваясь, как деревяшка, и потревоженные обломки вокруг него крутились и тыкались в раскинутые руки и ноги. Желтая вода медленно алела и снова становилась желтой, кровавые разводы появлялись и исчезали в ней… Он плавал там, как дохлая рыба, в окружении дохлой рыбы, пластиковых тазов, обрывков газет и пальмовых листьев. Зубы у меня неожиданно застучали. Я смотрела на Глеба, не в силах поверить своим глазам. Потом обернулась к Антону. Он уже выбрался на крышу и теперь стоял за моей спиной и молчал, на посеревших скулах ходуном ходили желваки.

— Тош, — сказала я и показала пальцем вниз, на Глеба. — Это… что такое?

— Мураками, — сказала Нэнси странным надтреснутым голосом и засмеялась. — Мураками-мураками-мураками-мураками…

Иван схватил ее в охапку и прижал к себе. Она вырывалась и продолжала смеяться, плечи у нее тряслись, она топала ногами, мотала головой и все выкрикивала имя модного японского писателя семидесятых годов, которого в наше время так полюбили читать в переводе Мити Коваленина хорошие московские девочки с претензией на интеллектуальность. Я даже вспомнила название книжки, которая принесла ему известность в России: «Охота на овец».

Глава 12

В эту ночь Антон любил меня так, точно хотел во мне укрыться от окружающего нас безысходного кошмара. И от чувства вины — я видела, что в смерти Глеба он винит себя. Я же ощущала себя гнездом и птицей одновременно, — это я-то, никчемная, не приносящая никакой объективной пользы в обстоятельствах, в которые мы попали, это я — зависимая, неумелая, трусливая обуза. Я гладила его волосы, его гладкую влажную спину, целовала пальцы, лоб, глаза, подбородок, грудь, то шептала нежности, то надолго замолкала, почти не дыша, а из хозяйской спальни неслись неистовые стоны Нэнси, рычание Ивана, стук кроватной спинки в стену. Иван и Нэнси тоже спасались от страшного затопленного города, вони разлагающихся трупов людей и животных, болотного смрада, тьмы и кладбищенской тишины, изредка прерываемой отдаленными выстрелами или звуком работающего мотора — где-то в затопленных улицах, похоже, плавали на лодках люди. Мы не знали, были это спасатели, полицейские или уцелевшие жители. Мы не пытались кричать и звать — после того, что случилось с Глебом, нам нужно было прийти в себя, чтобы на что-то решиться.