Шакал - [33]

Врачи, вызванные Карраско, перевернули тела на спину, чтобы выяснить, могут ли они чем-нибудь помочь. Чуть позже появился комиссар Даниэль Марку, который осторожно обошел лужи крови, впитывавшиеся в ковер и паркет. Он осмотрел одежду убитых и выяснил, что у них не было при себе оружия.^{131} Мухарбал лежал в ногах двух офицеров контрразведки, его лицо и шея были залиты кровью, вытекавшей изо рта. Глаза и рот были широко раскрыты. Его опознали позднее, поскольку в момент осмотра при нем была найдена только пишущая ручка и восемьдесят франков.^{132} Ду и Донатини лежали рядом

“Мне довелось многое повидать на своем веку, но три трупа в одной комнате — это многовато”, — заметил Пьер Оттави-оли из отдела криминальных расследований.^{133} Пока судебная полиция снимала отпечатки пальцев, Оттавиоли пытался хоть что-то понять из тех показаний, которые давали трое перепуганных венесуэльцев. Однако они мало что знали о человеке, которого называли “Карлосом”, и никто из них не был знаком с убитым Мухарбалом.^{134}

В сопровождении помощника прокурора Оттавиоли уехал в госпиталь Кошен, чтобы допросить Аррана. Комиссар находился в отделении интенсивной терапии, где его готовили к операции. Однако он успел кое-что сказать своим посетителям. Он назвал имя Мухарбала, сказал, что тот был заключенным и что, войдя в квартиру, он опознал человека с пистолетом.^{135}

Сотни полицейских и жандармов оцепили улицу Тулье, обратившись с просьбой к жильцам не покидать свои квартиры. Консьержки брюзжали, что они не видели такого количества фликов с тех пор, как студенты Сорбонны разбирали мостовые в мае 1968 года.

* * *

Той же ночью настойчивый телефонный звонок разбудил Ампаро, спавшую в другой парижской квартире примерно в миле от места происшествия. Звонил Карлос, чтобы узнать, не может ли он зайти — но не для того, чтобы вновь раздувать пламя затухающей страсти, а для того, чтобы забрать кое-какие бумаги. Раздраженная столь поздним звонком, Ампаро сказала, чтобы он зашел позже, так как она спит. Если нужно, пусть зайдет поближе к утру. Она повесила трубку и механически взглянула на часы. Они показывали полночь.

Ранним утром Карлос разбудил еще одну свою подругу, Нидию, спавшую в это время в Лондоне. “Привет, любимая, это я, — сообщил он из телефонной будки. — Мне пришлось это сделать. Мухарбал оказался трусом, полиция схватила его, и он нас продал. Чтобы вырваться, мне пришлось стрелять. Другого пути не было. Надо было решать — он или я. Думаю, они убили бы меня, попадись я им в руки".^{136}

На самом деле, до того, как Карлос совершил тройное убийство и одного ранил, полиция ничего на него не имела. Только теперь появились свидетели и улики. Если бы он спокойно сдался ДСТ, единственное, в чем бы его обвинили, это в незаконном владении оружием. Если же он хотел скрыться, то вполне достаточно было бы просто пригрозить пистолетом. Даже тот путь бегства, который он избрал, включая прыжок с пешеходного мостика во двор, был абсолютно нелеп. Гораздо разумнее было бы подняться на пятый этаж и проскользнуть по одному из коридоров, которые соединяют большинство старых парижских домов, что позволило бы ему скрыться незамеченным.

Карлос отпустил Ампаро только пять часов сна. Около пяти утра с пистолетом, засунутым за пояс, он открыл дверь ключом, который она когда-то ему дала. У него не было никакой уверенности в том, что Мухарбал не “засветил” и эту квартиру на улице Амеле, как он сделал с квартирой на улице Тулье. Но это уже не тревожило Карлоса. Даже не поздоровавшись, он включил свет, подошел к комоду, стоявшему рядом с кроватью, и вытащил с нижней полки бумажный пакет. Высыпав содержимое на стол, он нашел и положил в карман красный чилийский паспорт. Затем он вытащил еще один пакет и принялся копаться в нем. В спешке он ошибочно позвонил на Восточный вокзал, вместо Северного, чтобы узнать, когда отходит ближайший трансевропейский экспресс до Брюсселя.

Получив необходимые сведения, тот, кого Ампаро полюбила когда-то за галантность, соизволил, наконец, обратить на нее внимание. То, что он сказал, лишило ее последнего сна. Непрерывно поглядывая на часы, он рассказал ей, что убил своего шефа, потому что тот оказался предателем, а кроме того, ему пришлось убить трех полицейских (как он считал), и что теперь он вынужден уехать в Брюссель. Он попросил Ампаро соблюдать осторожность. Угрожающий тон, в котором был дан этот совет, заставил ее впервые почувствовать тревогу за Карлоса.

Он вытащил пистолет, достал обойму, перезарядил ее и снова поставил на место; после чего взял ручку, лист бумаги и стал писать. Это была наспех написанная по-испански записка, адресованная другой его, лондонской, подруге, Анжеле Отао-ле. Он адресовал ее в бар, где она работала, — “Бистро-17” в Квинсуэй. Подписавшись, он дважды подчеркнул свое имя:

“Дорогая Анжела!

Как ты знаешь, все очень серьезно. Я еле унес ноги. Сейчас собираюсь за границу. Я не звоню, потому что порвал карточку. Посылаю это письмо по двум адресам — в бистро и тебе домой на случай, если меня подводит память и я напутал с адресом; одно из этих двух посланий тебя найдет. Не звони моей подружке. Я уезжаю и не знаю, насколько, но надеюсь, что моего возвращения не придется ждать слишком долго. Что до “Малыша”, я отправил его в мир иной, потому что он оказался предателем.