Шахта - [4]

– Слепко! Слепко-о! – донеслось с земли. – Что у вас случилось? Спуска-ай-тесь! Отвечайте! Спускайтесь же!

– Ногу судорогой свело! – проорал он. И тут только сообразил, что взаправду свело! Поэтому и боль такая. Боль сделалась нестерпимой.

– Була-авкой! Булавкой колите!

«Верно!» Поскуливая, он кое-как отцепил от воротника большую английскую булавку и вогнал ее под коленку. Словно током ударило! Евгений закричал. Боль от этого не прошла, зато он вспомнил, наконец, про карабин. Прицепившись им к скобе, он заставил себя еще раз вогнать булавку в ногу. Опять вскрикнул. Потом изогнулся и принялся растирать икру трясущейся правой рукой. Уронил кепку, и она улетела, кружась, в туманную глубину. Боль начала утихать. Вверху верхушка мачты все так же ходила ходуном под несущимися облаками. Он увидел себя букашкой, уцепившейся за длинную травинку, и ему стало смешно. Сколько же он тут провисел? Минут десять, пятнадцать, может – час? Снизу беспрерывно скандировали:

– Спус-кай-ся! Спус-кай-ся!

– А вот фиг вам! – сказал Евгений. – Не спущусь! Дальше полезу.

Он отцепил карабин и очень легко перебрался на последний ярус, хотя и сам не понял, как это у него вышло. Скобы там шли вообще по другую сторону столба.

– Врешь, милая! Чуток всего осталось!

Самая верхушка оказалась не толще десяти сантиметров. Ее окружало стальное кольцо, диаметром метра в полтора, от которого к земле тянулись, теряясь, три тонких проволочки – антенны. Евгений основательно пристегнулся к верхней скобе, лег на кольцо и расслабился, свесив ноги и свободно раскинув руки. Над ним было одно только небо, а он раскачивался, как в зыбке, и разглядывал его. Одежда под ватником насквозь промокла, но это было неважно. Вволю насмотревшись, он тяжело повернулся и крикнул:

– Э-ей! Там! Ловите! Броса-аю!

Привязал к поясу конец бечевы и отпустил клубок. Вскоре черные козявки на земле собрались в одну точку. Евгений не мог понять, что они там так долго. А он, между прочим, замерз. Очень даже.

– Хорош копаться, давайте привязывайте скорей!

Козявки тут же расступились, замельтешили. Слепко потянул, выбрал слабину и почувствовал, что груз тяжелый и все время цепляется. Пришлось наматывать на локоть. Дело пошло, хотя ладони вскоре покрылись кровью.

– Чего они там понавязали, сволочи?

Пару раз, бечева срывалась, отматываясь на несколько витков. Прошла уйма времени, прежде чем он ухватил посылку. Кроме флага на длинном толстом древке, там были: молоток, топорик, мешочек гвоздей и его кепка.

«За кепку – спасибо! А с флагом они намудрили, придется укорачивать теперь».

Разговаривать вслух с самим собой оказалось занятно. Он натянул кепку на уши, сунул молоток за пояс, а гвозди – в карман, и приложил древко к столбу, намереваясь перерубить его посередине. Полотнище ненароком распустилось, порыв ветра так рванул флаг, что Слепко сорвался со своей опоры. Он бы и полетел, как птица, вместе с этим красным флагом, но карабин не позволил. Евгений в кровь разбил подбородок о скобу, но флаг из рук не выпустил.

Качаясь, подвешенный за пояс, он, ругаясь, всхлипывая и отплевываясь, свернул полотнище. А забравшись назад, вновь пристроил флагшток к столбу и принялся ожесточенно колотить по нему топором. Мачта пружинила и звенела, кольцо безумно играло, а на древке почти не оставалось зарубок. Минут через пять, топор выскользнул из его потных, окровавленных пальцев и пропал. Он попытался просто переломить древко. Безуспешно. Тогда, вспомнив, что у него есть складной нож, Евгений раскрыл его, сломав ноготь, и принялся строгать. Снизу что-то такое кричали, – он не слушал. Наконец половинка тяжелой палки последовала за топором.

Примотал флаг к мачте куском бечевки, заранее зная, что́ будет. И верно, сколько бы он ни бил молотком, гвозди не входили в пружинящую, съезжающую, крутящуюся, неподатливую деревяшку. Множество их согнулось и кануло в бездну. Пару раз он заезжал себе по пальцам, орал и матерился, но все же бил и бил, смаргивая слезы. Вдруг один из немногих оставшихся гвоздей вошел и стал помаленьку углубляться. Победа была близка, но острие, как назло, вылезло сбоку, вскользь к столбу, а сам гвоздь согнулся. Сразу же за этим железный боек молотка соскочил, и в руке осталась одна только бесполезная ручка. Евгений бросил ее и решил немного передохнуть.

Он лежал в кольце, как в гнезде. «А пошли они все! – шевелилось в голове. – Пускай теперь сами лезут и прибивают свой флаг. Нужно было в нем дырки заранее прокрутить. А теперь – всё! Разве только… Проволока! Ну конечно!» – загорелась мысль.

– Прибить флаг невозможно! Не-воз-мож-но! – закричал он, свесившись. – Проволоку давай! Про-во-ло-ку!

– Спускай бечеву-у! – донеслось в ответ.

Веревка все еще была намотана на локте. Привязав к концу последний гвоздь, Слепко принялся ее разматывать. Повезло – ни за что не зацепившись, грузик достиг земли. Вскоре он уже держал в руках моток стальной проволоки. А еще через пару минут флаг был намертво прикручен к мачте.

– Ур-р-ра! – заорал Евгений и замахал кепкой. Внизу тоже заголосили и замахали. Оставалось только спуститься. Сбросив бечеву вместе с телогрейкой, поясом и карабином, он беззаботно понесся вниз, резво перебирая скобы. Руки и ноги опять онемели, но он не замечал усталости, спускаясь все быстрее и быстрее. Пару раз сапог соскальзывал, и он повисал на неверных, слабых руках, но страха не чувствовал. Лишь радость от огромной, необыкновенной свободы.