Шахматы без пощады - [6]

Так что со мною, любимым учеником, Зак играл блиц «со звоном», а с другими вел себя куда более жестко. В то же время, как мне казалось, Зак воспитывал людей достаточно свободно. И его любили — как начинающие шахматисты, так и высококвалифицированные.

Как повлияли на меня занятия с Заком? Он всегда был любителем открытого варианта испанской партии с ходом

12…Сg4. По теории, этот ход был нехорош, но когда добрых 30 лет спустя я поведал об этом Майклу Стину, он придумал новинку, на которой я держал матч в Багио!

Зак не старался сформировать мой дебютный репертуар. Я мог показать ему свою партию, и мы ее анализировали. Я пытался самостоятельно искать, и уже в молодости у меня было стремление играть разные схемы. Зак одобрял мое стремление к расширению дебютного репертуара и в некотором роде ему способствовал.

Мы с Заком сохранили дружеские отношения на десятки лет. В 70-е годы совместно написали книгу о королевском гамбите — это была его идея, не моя, у него там были какие- то разработки, анализы. А потом я сел за проверку; помню, я гордился тем, что опроверг гамбит Муцио, продолжил чигоринский вариант и доказал, что черные в порядке. Сам я в серьезной партии применил королевский гамбит единственный раз — в 1972 году против Малиха на турнире в Амстердаме. В борьбе я сделал ничью. Мы вместе работали для «Информатора» над проблемами открытого варианта испанской партии. У Зака была страсть писать книги. Возможно, здесь играло роль желание улучшить свое финансовое положение. Но чтобы написать хорошую книгу, Заку зачастую не хватало эрудиции.

В дни, когда я стал придирчиво разбирать стиль своей игры, я был близок к тому, чтобы критиковать Зака за то, что он как тренер, как педагог не направил в нужном направлении мою работу. Скажем, в 1957 году в чемпионате СССР я проиграл Антошину позицию, про которую сейчас уже всем известно, что она тяжелая, это азы шахматные. А мне и в голову это не приходило. Я шел своим путем, своим кривым путем, но при этом мне надо же было напоминать о прямых путях! Многое из того, что надо изучить для того, чтобы поднять свой класс до гроссмейстерского уровня, я познавал, уже пребывая в этом звании. Мне представлялось, что в этом виноват Зак. С другой стороны… Некоторые люди, наверно, боялись меня направлять: у него самобытный путь, ну и пусть он по нему идет.

Сейчас я понимаю, что правильно наоборот, начинать не с самобытного, а с ортодоксального пути. Когда же я достиг гроссмейстерского уровня, Зак уже вряд ли был способен давать советы, и это была не вина, а беда его.

Зак бережно относился к своим ученикам. Он нашел Спасского, дал ему первые уроки. Он выяснил, что семья Спасского находится на грани нищеты. Благодаря его усилиям Спасский в десятилетнем возрасте был зачислен на получение государственной стипендии как крупный спортсмен и стал фактически кормильцем семьи.

…1953 год, дело «врачей- убийц», в СССР нагнетается антисемитская кампания. Вспомнили, что Зак — еврей, а среди его учеников во Дворце пионеров много евреев. Очевидно было, что Зака хотят уволить. Чтобы защитить тренера, я пошел в Куйбышевский райком Ленинграда. Должен был пойти и Спасский, но он отказался.

Вероятно, у Зака в жизни не раз бывали страхи, что у него собираются отобрать работу. Наверно, когда Спасский и я уехали, эти страхи приобрели реальные очертания. И вот Зак написал книгу о шахматистах Ленинграда, и в этой книге я отсутствовал. Была партия, которую Фурман у меня выиграл, и больше там не было обо мне ничего. Книга была выпущена в 1986 году. Я был расстроен. Я считал, что Зак не имел права фальсифицировать историю. Да и не имел права как педагог предавать труд своей жизни. У нас с ним разгорелся спор в письмах. Я выразил свое возмущение. Он ответил мне, что лучше хоть такая книга, чем никакая. Тогда я написал сильное письмо, где, фактически, разобрал его политические взгляды и их практическое применение в жизни. А насчет книги написал, что лучше никакой книги, чем лживая. Письмо получилось слишком сильным. У меня по прошествии лет были основания для угрызений совести…

Я размышляю сейчас о судьбе Зака. Мое бегство сильно ударило по нему — политически, психологически, экономически. Любимые ученики его, Спасский и Корчной, оказались за границей. И помощи на склоне лет ему, заслуженному человеку, ждать было неоткуда. Спасский и я, мы пытались чем-то помочь своему учителю и его семье. Но, надо признать, недостаточно. Он умер в 1994 году, в глубокой бедности…

* * *

Родители часто спрашивают: когда следует направлять детей на интенсивное обучение шахматам. А я, вспоминая свои юношеские годы, советую, прошу их не торопиться. Шахматы могут захватить, как лихорадка, заслонить собой процесс общего образования, столь нужный ребенку. Я вот вскоре утратил привычку ежедневного чтения литературы. Некоторые книги, предназначенные сугубо для взрослых, так мною никогда и не были прочитаны. В частности, самый популярный на Западе российский писатель Достоевский.

Глава 2. УЧЕБА

Проводившийся в Ленинграде чемпионат СССР среди юношей 1947 года выиграл я. Видимо, начало 30-х годов было не слишком урожайным на шахматистов. В турнире, как выяснилось позже, участвовал кроме меня лишь один будущий гроссмейстер — представитель Эстонии Иво Ней. Он отстал на очко. На пол-очка за мной оказался юноша из Киева Владислав Шияновский. Рассматривая критически мое достижение, можно отметить, что я проявил колоссальное упорство в защите и неплохое понимание эндшпиля. В миттельшпиле я был откровенно слаб, уступая в этой части партии едва ли не каждому участнику.