Шахматный дуэт - [54]
…и краем глаза улавливает Фердинанд, как впитывает в себя Великий инквизитор новые плоды своих деяний… Плоды уничтожений — как нелепо, как противоречиво сие звучит. Казнить свой народ, словно поле сеять…
…и эти всходы, эту росу оборванных жизней, этот гаввах каждый раз собирают слýги темноликие, незримые для ока непосвящённого человека… Вот и сейчас, когда спит утомлённая кострами инквизиций Севилья, они идут шеренгой по полям этих античеловечных, антихристских деяний, собирая, будто бы пчёлки-труженицы, свой яд-нектар… И Великий инквизитор снова улавливает каким-то своим шестым чувством — может, только поэтому он и Великий (?) — тени-полутени этих сборщиков урожая…
Может, и потому ещё он Великий, что пресечь его деяния смог только сам Папа Римский?..
…и жаль, что Фердинанд ощущает лишь далёкий, весьма далёкий отзвук этой Правды, всей этой Лжемиссии Великого инквизитора. Ощущает ещё раз. И… снова теряет эту нить. И теряет уж, наверное, навсегда…
Навсегда, ибо монада Фердинанда после этого последнего воплощения на Земле станет тем, кем является нынешний Люциан…
А Изабелла… Люциан вспомнил о ней в начале Первого Турнира, ведь появление королевы как шахматной фигуры (вместо ферзя) и придание ей игровой силы связано с усилением королевской власти в Испании при Изабелле Кастильской…
А Томас… Когда Торквемада был на смертном одре, к нему явился Ангел. Сей светоносец вышел из сплошного тумана и позвал умирающего за собой. И…
…и вдруг Томаса, желавшего уснуть вечным сном, поднимает с ложа странная, неимоверно мощная сила и чуть ли не вталкивает его в этот туман…
И вот он уже идёт. Идёт за Ангелом. Идёт сквозь туман. Идёт и взирает. Взирает, взирает. Взирает с отвращением, с раздражением, с ужасом. Взирает на бесчисленные лики жертв своих…
Да, он видит только их лица. Ибо их тела скрыты в дымке туманной. Их страдающие, их вопрошающие, их осуждающие лица смотрят на него. И он (поражаясь, что все эти казнённые, оказывается, живы) опасается. Опасается уже каждого из них. Каждого…
Но вот он слышит знакомый голос.
— Иуда всего за тридцать сребреников продал Иисуса.
И ещё один:
— А мы за целых тридцать тысяч могли спасти Испанию. Спасти!..
Это голоса Фердинанда и Изабеллы. Они перефразируют его собственные слова. Но он не видит их. Не видит.
Зато он видит — хоть всего лишь на мгновенье — лик Христа, мелькнувший в тёмно-сером небе, словно солнечный луч из-за громады туч.
И слышен Томасу голос Иисуса:
— Ты ведь продавал меня. Продавал каждый раз, когда вершил приговор над новой жертвой. Над каждой жертвой вашей инквизиции. Не так ли, Томас? Не так ли? Так ли. Так ли. Так ли…
И вдруг…
Вдруг почва под Томасом содрогается, трескается, раскалывается и он, слыша вокруг себя неумолкающее «так ли, так ли, так ли», проваливается в образовавшуюся бездну. Его словно всасывает в себя какое-то гигантское существо.
«Неужели я в аду?.. В аду я? В аду…» — успевает ужаснуться он перед тем, как упасть на что-то твёрдое. Боль…
Боль пронзает всё его существо. Но когда вокруг Томаса загораются костры, овладевший им страх становится во много раз сильнее этой боли.
«Трусость — один из самых страшных пороков… Самых страшных…»
И вот он снова видит жертв деяний своих. Жертвы — со всех сторон. И Томас видит уже не только их лица, но и тела — изувечены кострами. Тела, которые, кажется, вот-вот рассыпятся, как пепел.
Жертвы всё ближе к Великому Торквемаде. Он понимает, что сейчас станет Великой жертвой. Самой Великой жертвой собственной инквизиции. Он пытается проскочить хоть в какую-нибудь щель между рядами жертв, но падает, и под ним вспыхивает костёр…
Великий инквизитор горит. Горит на костре. На самом огромном, на самом долгом и поэтому на самом мучительном костре. На костре возмездия.
И раздаётся его оглушительный крик. Крик боли и страха. Крик разочарования и отчаяния. Но не покаяния… Крик, переходящий в рёв затравленного зверя…
Этот рёв Торквемады был настолько мощным, что отголоски его проникали в Энроф, и ещё несколько столетий подряд их могли улавливать особо проницательные души людские.
Одним из них был Фёдор Достоевский, который через четыре века после расцвета власти Торквемады создал собирательный образ Великого инквизиторадля притчи, вошедшей в роман «Братья Карамазовы».
Этот образ созревал в душе писателя не без участия того, кто ещё недавно, если «мерить» вселенскими масштабами, был королём Фердинандом прежде, чем стать… Люцианом.
Оживив в своей памяти ключевые моменты этой истории, Люциан открыл глаза. Казалось, что всё вокруг — Нейтральное пространство и даже Христоний — за эти считанные мгновенья тоже было погружено в отражение давно минувшей эпохи…
Люциан вздрогнул от такого неожиданного ощущения и вглянул в сторону Зеркала Мира. Мигающая вокруг него пелена сигнализировала о том, что блокировка снята. И при повторном нарушении Правил темноликими она продлится до конца Турнира.
И вскоре Люциан уже знал, что Хозяин ждёт от него быстрой комбинации, которая приведет сперва к поражению Белой Королевы, а затем поставит мат Королю.
3
На утро Каролина обнаружила себя в постели. Она вспомнила, что просыпалась ночью два раза. Проснувшись во второй раз, даже что-то говорила о своём сне зашедшему на кухню Петровичу: о том, что не успела подать руку упавшему в воду Яросвету, а ведь именно она должна была ему помочь. О том, что во втором сне видела его в каком-то саду, но только наблюдала за ним со стороны и совсем немного. И был он каким-то другим, одновременно похожим и непохожим на себя самого…
В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.
Астролог Аглая встречает в парке Николая Кулагина, чтобы осуществить план, который задумала более тридцати лет назад. Николай попадает под влияние Аглаи и ей остаётся только использовать против него свои знания, но ей мешает неизвестный шантажист, у которого собственные планы на Николая. Алиса встречает мужчину своей мечты Сергея, но вопреки всем «знакам», собственными стараниями, они навсегда остаются зафиксированными в стадии перехода зарождающихся отношений на следующий уровень.
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Повести «Акука» и «Солнечные часы» — последние книги, написанные известным литературоведом Владимиром Александровым. В повестях присутствуют три самые сложные вещи, необходимые, по мнению Льва Толстого, художнику: искренность, искренность и искренность…
Сегодня мы знакомим наших читателей с творчеством замечательного грузинского писателя Реваза Инанишвили. Первые рассказы Р. Инанишвили появились в печати в начале пятидесятых годов. Это был своеобразный и яркий дебют — в литературу пришел не новичок, а мастер. С тех пор написано множество книг и киносценариев (в том числе «Древо желания» Т. Абуладзе и «Пастораль» О. Иоселиани), сборники рассказов для детей и юношества; за один из них — «Далекая белая вершина» — Р. Инанишвили был удостоен Государственной премии имени Руставели.
Владимир Минач — современный словацкий писатель, в творчестве которого отражена историческая эпоха борьбы народов Чехословакии против фашизма и буржуазной реакции в 40-е годы, борьба за строительство социализма в ЧССР в 50—60-е годы. В настоящем сборнике Минач представлен лучшими рассказами, здесь он впервые выступает также как публицист, эссеист и теоретик культуры.
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…