Шахиня - [68]

– О, конечно же не стану, мой милый добрый Лесток, – воскликнула царица, хватая его за руки, – я так рада, так счастлива, и все это – результат ваших стараний.

Через некоторое время после этой сцены в спальные покои вошел Шубин, гвардии сержант и бывший любимец принцессы Елизаветы. Он был встречен императрицей с такой сердечностью, которая позволяла ожидать при дворе и в правительстве нового поворота событий. Ему отвели жилье во дворце, а царица даже собственноручно вручила ему орден святого Александра. Несколько дней спустя он был представлен гвардии Семеновскому полку в качестве премьер-майора, каковое звание соответствовало чину армейского генерал-майора.

– Ну, что ты скажешь на то, что Шубин воскрес из мертвых? – спросила царица Разумовского.

– Я этому радуюсь, – спокойно ответил ее фаворит.

– Возможно ль такое?

– Мне передают, что ты радуешься его возвращению, а все, что доставляет тебе удовольствие, наполняет меня высочайшим счастьем, – пояснил Разумовский.

Елизавета была обезоружена такой реакцией, сбита с толку и не находила слов, чтобы выразить то, что она почувствовала к преданному благородному человеку в это мгновение, однако уже через час все было прочно забыто, и она старательно обсуждала со своей первой гофдамой, графиней Шуваловой, каким именно образом она собирается использовать Шубина, чтобы подвергнуть своего фаворита жестокому испытанию ревностью.

– Боюсь только, ваше величество, – возразила графиня, – что от этой бесхитростной, еще неоскверненной грехами души отскочат все ваши стрелы, и смею полагать, что все, предпринимаемое вами с целью поддразнить и привязать Разумовского, совершенно излишне, потому что и без того он ведь думает только о вас, и уж сама надежда обладать вами единолично была бы в его глазах кощунственной самонадеянностью.

– И все-таки я хочу попробовать, удастся ли мне довести его до такого состояния, когда он позабудет свою чрезмерную скромность, – ответила царица.

– Он будет при этом страдать, – сказала графиня, – но молчать и с трогательной терпеливостью сносить все.

– Не оказывается ли это спокойствие, в конце концов, еще большим высокомерием, чем смирение? – воскликнула Елизавета.

– Я не берусь об этом судить с уверенностью, – промолвила в ответ первая гофдама, – во всяком случае, можно сказать только то, что он не боится Шубина и даже посмеивается над ним.

– Он мне за это ответит, – пробормотала Елизавета, – позови-ка мне Шубина... нет... все же... сперва Разумовского... он узнает меня, и причем немедленно.

Уже наступил вечер, когда графиня покинула будуар императрицы, чтобы передать двум соперникам ее приказ явиться туда. Первым пришел Разумовский, как всегда остановился у двери и, подобно слуге, сразу же с верноподданнической готовностью справился о желании царственной возлюбленной. Та взглянула на него с язвительной улыбкой и затем коротко и повелительно проговорила:

– Я считаю полезным, чтобы теперь Шубин на некоторое время занял твое место, Алексей, ты же на этот срок останешься только моим слугой, моим холопом, тебе понятно?

– Понятно.

– А сейчас я прежде всего хочу заняться туалетом, чтобы по достоинству принять своего фаворита, – продолжала царица, – сними-ка с меня обувь.

Разумовский молча опустился на колено и исполнил ее приказание, затем по ее знаку он надел ей вышитые золотом домашние туфли, помог избавиться от громоздких одежд и облачиться в отороченную и подбитую горностаем удобную шубку из зеленого бархата. Елизавета подошла к большому стенному зеркалу и с удовлетворением полюбовалась своим отражением.

– Ты не находишь, что я очень хорошо выгляжу, – сказала она.

– Обворожительно.

– Шубин будет просто счастлив, – продолжала она.

Разумовский оставил эту реплику без ответа.

– Ты ему не завидуешь?

– Как я могу на это осмелиться.

– Ты должен осмелиться, – воскликнула Елизавета, топнув ногой. – Так, стало быть, ты не ревнуешь?

– Разве раб может ревновать?

– Ты прав. Зажги висячую лампу у меня в спальне. Разумовский повиновался. Вернувшись снова в будуар царственной возлюбленной, он увидел Шубина, сидящего рядом с ней на диване. Елизавета, казалось, хотела насквозь пробуравить Разумовского взглядом, однако ей не удалось обнаружить в нем даже намека на беспокойство или зависть, в то время как Шубин, смущенно поднявшийся при его появлении, покраснел как рак.

– Погаси светильники, – сказала царица вставая с дивана, затем она с нежной улыбкой взяла Шубина за руку и повела в спальню. Разумовский накрыл свечи золотыми колпачками и замер в ожидании дальнейших распоряжений своей жестокосердой возлюбленной.

– Теперь можешь идти, – раздался ее голос из-за портьеры.

Раб безмолвно и тихо покинул покои, ни один вздох не вырвался из его верной груди.

Шубин не откладывая приступил к делу. Он резко привлек Катерину к себе, порывисто обнял ее, и они рухнули на постель.

– О, моя Катюша, я хочу любить тебя всю оставшуюся жизнь, так часто, сколько тебе пожелается, но не заставляй меня больше томиться.

Он склонился над ней и поцеловал в уста, лег между ее бедер, и его пика коснулась живота Катерины.

– Я мог бы взять тебя силой, сладкая моя, но я не хочу этого делать, потому что люблю тебя и хочу, чтобы ты делила со мной мой восторг.