Шахиня - [58]

– Он будет вынужден покориться, а хочет ли он или не хочет, об этом я его совершенно не собираюсь спрашивать, – ответил красивый молодой человек, смерив своего холопа презрительным взглядом, – есть, слава Богу, средства делать упрямых ручными.

– Слышишь, Разумовский, – насмешливо обратилась графиня к своему подаренному возлюбленному.

– Как ты хочешь сломить человеческую волю? – спросил тот, быстро подступая к новому хозяину. – Бог сотворил нас всех равными и свободными. Если я не захочу подчиниться, все твои средства окажутся бессильными, а я не захочу никогда, я высмею твои угрозы и твою беспомощную ярость.

– Это мы еще поглядим, герой, – с улыбкой холодной жестокости на полуслове оборвал его новый хозяин, – посмотрим, как ты будешь надо мною смеяться, когда я возьмусь за плетку!

От гнева и боли Разумовский затрепетал всем телом и, горько разрыдавшись, с мольбою бросился к ногам возлюбленной:

– Лучше убей меня прямо сейчас, только не отдавай этому чудовищу!

Графиня ответила на мольбу ясной улыбкой. В тот же миг красивый деспот хлопнул в ладоши, в покой вошли четыре дюжих казака, схватили строптивого холопа и, не успел он опомниться, связали ему руки за спиной. Он успел еще бросить последний, исполненный упрека и боли взгляд на лютую любимую женщину, и его уволокли прочь.

В молчаливом смирении Разумовский отдался теперь на волю судьбы. После того, как ему завязали глаза платком, он ощутил, что его посадили в сани, услышал щелканье кнута, фырканье лошадей и по дороге тихий разговор между собой конвоировавших его казаков. Продолжалось это недолго, вот сани остановились. Вероятно, он был у цели, полностью во власти своего мучителя, которому столь опрометчиво бросил вызов и оскорбил. Его провели вверх по какой-то лестнице, по коридору, затем отворилась дверь, и по теплой душистой атмосфере он понял, что находится сейчас в комнате.

Путы, стягивавшие за спиной его руки, были развязаны, прикрывавшая глаза повязка упала, и казаки ушли, оставив его одного.

Разумовский увидел себя в залитой светом множества свечей небольшой зале, обставленной с расточительной роскошью, пол ее был устлан персидскими коврами, в мраморном камине пылал яркий огонь. На стене висел написанный в натуральную величину портрет красивой дамы, чертами лица очень похожей на нового хозяина, вероятно, решил Разумовский, это его сестра. Он подошел ближе, чтобы вглядеться попристальнее. То же лицо, которое у молодого человека возбудило в нем ненависть и ревность, с нежной неодолимой силой привлекало его в этой даме, он вынужден был признать, что никогда прежде ему не доводилось видеть такую величавую женщину. Мог ли он надеяться когда-нибудь познакомиться с ней? Почему нет? Но она могла, в конце концов, оказаться и матерью красивого безжалостного тирана, который собирался с улыбкой попирать его ногами, возможно, останки ее уже давным-давно покоятся под холодной каменной плитой могилы, или же некогда роскошные волосы уже высеребрил снег старости. Пока, стоя перед полотном, он размышлял об этом, в комнату вошел его повелитель и неожиданно остановился рядом с ним.

– Тебе нравится картина? – спросил он со странной улыбкой.

– Чудесная женщина, – скромно ответил Разумовский.

– Ты мог бы ее полюбить?

– Конечно, так же пылко, как я ненавижу тебя, – произнес холоп с достоинством, которому позавидовал бы любой князь.

Его хозяин рассмеялся.

– В этом ты волен выбирать, – сказал он, – однако подчиняться ты будешь мне, я тебя уверяю, несмотря на всю свою ненависть; я человек, способный приказать засечь тебя до смерти при малейших признаках неповиновения или упрямства. Ты меня теперь знаешь; намерен ты мне подчиняться?

– Я попытаюсь... – спокойно ответил Разумовский.

– Значит, ты уже готов ступить на правильный путь, – воскликнул красивый молодой человек, усаживаясь в кресло возле камина. – Тем лучше, ты можешь прямо сейчас приступать к своим обязанностям и начинать служить мне. Прежде всего я хочу устроиться поудобнее. Потяни-ка за шнур колокольчика!

Разумовский послушно выполнил распоряжение. В дверях появился лакей.

– Мою домашнюю шубу, пантуфли и затем чай, – приказал ему повелитель. Через несколько минут лакей вернулся с указанными вещами и, по знаку своего господина, передал все это Разумовскому.

Красивый деспот поднялся, сбросил надетый зеленый бархатный камзол и затем с грацией, заключавшей в себе какую-то обворожительную чувственность, юркнул в объятия домашней шубки, которую уже держал наготове его новый слуга. Когда Разумовский увидел своего мучителя в длинном и просторном, напоминающем османский кафтан одеянии из красного бархата, отороченном волнистым горностаем и обильно им же обшитым изнутри, в душе его родилось странное ощущение; благодаря светлым краскам дорогой благоухающей пушнины в красивом юноше вдруг появилась какая-то женственность, какая-то сладострастная мягкость, которая привела его в замешательство и заставила сердце учащенно биться. Его повелитель, казалось, почувствовал это и догадался о впечатлении, произведенном им на своего холопа, потому что он улыбнулся ему точно тщеславная и кокетливая, привыкшая к преклонению женщина, и еще некоторое время наблюдал за ним с любопытным вниманием, после чего снова расположился у камина.