Шах фон Вутенов - [12]

Дамы задумчиво ее слушали, а Шах, в котором пробудилось любопытство, спросил, не знает ли она еще каких-либо подробностей из жизни рыцаря.

- Нет, из жизни ничего не знаю. Только после смерти. Все встрепенулись, тетушку даже дрожь пробрала, а девочка спокойно продолжала:

- Уж не знаю, правда или нет, что люди говорят, только старый бобыль Мальтуш все это своими глазами видел.

- Что именно, детка?

- Рыцарь лежал вот здесь, перед алтарем, больше ста лет, а потом подосадовал, что крестьяне и конфирманты вечно на нем толпятся и уже истоптали ему все лицо. Старик Мальтуш, ему уже скоро девяносто стукнет, рассказывал нам с отцом, что своими ушами слышал, как под полом что-то стучало и перекатывалось, словно гроза гремела над соседней деревней.

- Вполне возможно.

- Но они не понимали, что это стучит и перекатывается,- рассказывала девочка,- и так продолжалось, покуда один русский генерал, никак не упомню его фамилию, не пал под Темпельгофом. Как-то раз, в субботу, пришел прежний служитель и хотел стереть с доски номера псалмов и проставить новые, на воскресенье. Он ваял в руки мел и вдруг все увидели, что прежние цифры уже стерты и там стоят новые, и еще цифры, обозначающие главу и стих библейского изречения. Все написано по-старинному, очень неясно, едва-едва можно прочесть. Ну, они, конечно, постарались и отыскали: «Ты должен воздавать почести своему покойнику, а не топтать его лицо». Тут уж им ясно стало, кто писал цифры, они подняли камень и вмуровали его в этот столб.

- Я считаю,- заявила тетушка Маргарита, она чем больше боялась привидений, тем ажитированнее отрицала их существование,- что правительство должно больше заботиться о борьбе с суеверием.- С этими словами она боязливо отвернулась от зловещего надгробия и вместе с госпожой фон Карайон, которая по части суеверия могла бы поспорить с тетушкой, направилась к выходу.

Шах, держа под руку Виктуар, последовал за ними.

- Интересно, он и вправду был тамплиер? - спросила она.- Все, что я знаю о тамплиерах, сводится к одному-единственному, в «Натане», но если в наших театрах не слишком произвольно трактуется вопрос о костюмах, то тамплиеры должны выглядеть совсем по-другому. Или я не права?

- Вы всегда правы, милая моя Виктуар.- Тон, каким были сказаны эти слова, проник ей в сердце и долго звучал в нем, хотя Шах этого даже не заподозрил.

- Хорошо. Но если не тамплиер, кто же тогда? - продолжала допытываться Виктуар, доверчиво и в то же время смущенно взглядывая на него.

- Рейтарский полковник времен Тридцатилетней войны. А может быть, и более поздних дней Фербеллина. Я разобрал его имя: Ахим фон Хааке.

- Значит, вы всю эту историю считаете выдумкой?

- Нет, не совсем. Установлено, что в наших краях жили тамплиеры, и эта церковь с ее доготическими формами вполне могла возникнуть в их времена. Вот единственное, что здесь достоверно.

- Меня так интересует этот орден!

- Меня тоже. Карающая рука божества грозно поразила его, и, наверно, поэтому он остался самым интригующим и поэтическим. Вы же знаете, что было поставлено ему в вину: идолопоклонство, отречение от Христа, всевозможные пороки. И боюсь, что справедливо. Но как ни огромна была вина, еще страшнее было искупление, не говоря уже о том, что и в данном случае безвинный потомок поплатился за вину сошедших поколений. Таков удел и рок всех, кто, пусть блуждая и ошибаясь, стремится возвыситься над повседневностью. Итак, этот орден, над которым тяготели столь страшные обвинения, несмотря на упадок и бесславие, окончил свое существование в сияющем ореоле. Убила его зависть, зависть и корыстолюбие, и, виноватый или безвинный, он подавляет меня своим величием.

Виктуар улыбнулась.

- Тот, кто услышал бы вас, милый Шах, право, мог бы подумать, что вы последний из тамплиеров. Но все же это был монашеский орден, монашеским был и его обет. Разве могли бы вы жить и умереть, как тамплиер?

- Да.

- Возможно, вас прельщает одеяние, еще более изящное, чем жандармская безрукавка?

- Нет, не одеяние, милая Виктуар. Вы не знаете меня, есть во мне что-то такое, отчего ни один обет мне не страшен.

- И не страшно его блюсти?

Не дав ему ответить, она опять заговорила шутливым тоном:

- Мне думается, гибель этого ордена лежит на совести Филиппа Красивого. Странное дело, все исторические лица, прозванные «красивыми», мне антипатичны. И, думаю, не из зависти. Но красота, как говорят, и, по-видимому, не без причины, делает человека себялюбцем, а себялюбец - неблагодарен и вероломен.

Шах искал возражений. Он знал, что слова Виктуар, как ни любила она колкие намеки; не могли быть адресованы ему. И он не ошибался. Все это было только jeu d'esprit[18], неизбывная страсть к философствованию. И тем не менее ее слова, безусловно непреднамеренные, так же безусловно были навеяны каким-то смутным предчувствием.

Они кончили спорить уже у околицы, где Шах остановился, дожидаясь отставших госпожу фон Карайон и тетушку Маргариту.

Как только те подошли, он предложил руку госпоже фон Карайон и теперь уже ее повел обратно к гостинице.

Виктуар растерянно смотрела им вслед; как, даже без извинения, совершил он этот быстрый обмен? «Что это было?» Она изменилась в лице, ибо внезапное подозрение заставило ее ответить на ею же поставленный вопрос.