Шафрановые врата - [47]

— Тайна? — повторила я; мое сердце все еще громко стучало от ощущения его тела рядом. — Но, будучи доктором, неужели ты действительно веришь в тайну? Разве ты не полагаешься всецело на факты?

Он повернулся ко мне.

— Без тайны не было бы поиска и открытий. — Мы пару секунд смотрели друг на друга. — Ты тайна, Сидония, — сказал он, опуская картину.

Я слышала свое собственное дыхание — оно было слишком громким, слишком частым. Он обвил меня руками, и я подняла свое лицо, чтобы он понял, как сильно я хочу, чтобы он меня поцеловал. Он так и сделал. На этот раз я не дрожала, но мое тело неожиданно стало таким тяжелым и в то же время легким, гибким, а ноги ослабели.

Продолжая целовать, он нежно повел меня назад, пока я не прикоснулась ногами к краю родительской кровати, и я опустилась на нее, не отрываясь от его губ. Он сел возле меня, но как только он попытался нежно уложить меня, я высвободилась, снова села и поправила свои волосы. Я осознавала все происходящее: сладкий запах бурбона в его дыхании, твердость его груди на моей, реакция моего тела. Но мы были на кровати моих родителей, кровати, на которой они спали с тех пор, как я себя помнила, кровати, на которой умирала моя мама.

Я встала.

— Прости. — Этьен тоже поднялся. — Я не должен был так себя вести, Сидония, извини. Это трудно — быть рядом с тобой и не… — он осекся и опустил на меня взгляд, отчего мое тело начало просто пылать.

— Я сделаю кофе, — сказала я, отвернувшись от него, поскольку не знала, что еще можно сказать или сделать.

Но мои руки так дрожали, что чашки сильно стучали о блюдца, когда я доставала их из шкафа.

— Я расстроил тебя, — сказал Этьен, беря у меня фарфоровые чашки и ставя их на стол. — Наверное, мне лучше уйти.

Я покачала головой и провела пальцем по краю одной из чашек.

— Нет. Нет, не уходи. Ты не расстроил меня. Дело не в этом. — Я не могла поднять на него глаза, и он прижал свои ладони к моим щекам и заглянул мне в глаза.

— Мы не будем делать ничего такого, чего ты не захочешь, Сидония, — сказал он. — Это было бестактно с моей стороны. Еще раз прости. — Он убрал руки и отвернулся, а мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не прильнуть к нему и на этот раз попросить не останавливаться.

Неужели я была безнравственной? Конечно же нет. Я понимала, что не должна ложиться с Этьеном в постель. И тем не менее… Мне было двадцать девять лет. Он был первым мужчиной, обратившим на меня внимание, и он заставил меня ощутить себя красивой и желанной, но ни к чему меня не принуждал. Я хорошо понимала, чего хочу. Я сама, когда он в следующий раз заехал за мной, чтобы отвезти поужинать, затащила его в дом, прижалась к нему и поцеловала, сбросила с него пиджак и повела в свою спальню.

Он остановил меня, говоря:

— Сидония, я не ожидал…

Я поднесла пальцы к его губам и прошептала:

— Я знаю. Я хочу этого, — и положила его руки себе на грудь, а потом переместила его пальцы на пуговицы моего платья.

Конечно, он знал, что для меня это было впервые, но я все равно сказала ему, что не знаю, как себя вести, и хочу, чтобы он научил меня. Его тело было тяжелым, хотя и худым, а его кожа — горячей и гладкой.

Глядя снизу на его лицо, когда он обнимал меня, я не чувствовала ни страха, ни беспокойства, только сильное волнение. Его губы, которые были так близко, прошептали:

— Ты уверена… — и я кивнула.

Он любит меня. Он никогда не обидит меня. Я чувствовала себя в безопасности, ведь он заботится обо мне так, как никто и никогда раньше.

— Скажи, что мне делать, — прошептала я, положив свои руки на его бедра, и он показал мне.

Позже, когда я лежала, положив голову ему на грудь, слезы потекли из моих глаз, и он, сначала неправильно это расценив, погладил меня по обнаженному плечу и сказал:

— Прости, прости меня, Сидония, я сделал тебе больно, мне не следовало…

Но я перебила его:

— Нет. Ты не сделал мне больно. Я не знаю, почему я плачу, но это не из сожаления. Это из-за чувства вины. Это… — Я запнулась. — Это счастье, Этьен. Я счастлива! Ты сделал меня счастливой. Я не знаю, чем заслужила это счастье, чем заслужила тебя.

Он несколько секунд молчал.

— Сидония, — начал он и провел губами по моим волосам. — Ты прекрасна. Ты сильная и уверенная в себе женщина, которая прожила такую нелегкую жизнь. Ты много знаешь. Но в то же время такая хрупкая… Мне хотелось бы, чтобы ты посмотрела на себя моими глазами. Иногда… иногда tu battre mon coeur.

Ты разбиваешь мне сердце.

После того как он ушел, я посмотрела на себя в зеркало.

Была ли еще какая-нибудь женщина так же счастлива, как я, так же влюблена, как я в тот миг? Был ли еще какой-нибудь мужчина таким же любящим и внимательным, таким же искренним, как Этьен Дювергер?

Отныне мы с Этьеном жили по своего рода графику; в следующие несколько месяцев с осени и до декабря мы вместе проводили вечера, когда он был свободен, иногда раз в неделю, иногда два — либо в моем доме, либо ехали ужинать в Олбани, либо шли на концерт или в театр, либо просто гуляли по улицам и смотрели на витрины магазинов. Он оставался у меня на ночь, несмотря на то что порой ему нужно было рано уезжать, когда было еще темно, чтобы заехать к себе и переодеться перед работой. Он жил в доме с меблированными комнатами — в довольно унылом месте недалеко от больницы, как он сказал мне, — но это устраивало его, ведь он проводил там совсем мало времени.