Но что это?
Его рука схватила пустоту! Там, где только что были дорогие его сердцу таблички, теперь не оказалось решительно ничего.
— Это катастрофа, — сказал бритунец, обращаясь сам к себе. Он отступил на пару шагов и внимательно осмотрел пыль у себя под ногами на тот случай, если по неосторожности выронил таблички.
Но и в пыли под ногами они не обнаружились.
— Боги! — вздохнул бритунец. — Как такое могло случиться? Где же я потерял их?
Конан наблюдал за ним со стороны и никак не мог решить для себя: то ли этот человек нарочно разыгрывает комедию, чтобы сбить вора с толку, то ли он и в самом деле настолько наивен, что вообразил, будто сможет продержаться в шадизарской толпе дольше колокола и не быть обокраденным.
И тут он заметил, что бритунец смотрит прямо на него.
«Проницателен, как демон!» — подумал Конан, сохраняя, однако, невозмутимое выражение лица.
— Любезный! — окликнул его бритунец. — Ваш облик заставляет меня предполагать в вас честного человека…
— Э? — проговорил Конан с таким видом, словно он был очень недоволен тем, что его отвлекают от важных мыслей и интересного зрелища.
— Видите ли, — непринужденно продолжал бритунец, — со мной случилась нелепейшая история. Я где-то обронил мои восковые таблички. На них нет ничего особенного — так, мысли по поводу и вовсе без повода, но все же они ценны для меня. Вы случайно их не замечали где-нибудь поблизости? Я был бы вам очень обязан…
Конан молчал. «Как это он сразу догадался? — мелькало у него в мыслях. — Неужели я плохо сработал? Но в любом случае таблички у меня, и этому толстосуму придется раскошелиться, чтобы получить их обратно».
Тем временем дервиш продолжал невозмутимо жевать стекло.
Бритунец подошел поближе к Конану и указал на дервиша:
— Поразительное по силе зрелище! А вас, я гляжу, не слишком впечатляет?
— Ну, — сказал Конан, — я всякого навидался. Да.
Бритунец приподнял бровь, но промолчал.
Дервиш наконец покончил со стеклом и высунул язык, чтобы показать, что он не поранился. Обступившие его зрители разразились криками и аплодисментами, в глиняную плошку для сбора подаяния полетели медные монетки.
Заграт бесстрастно наблюдал за этим дождем изобилия. Когда монетки иссякли, а восторги зрителей улеглись, Заграт продолжил представление. Он вытащил из своей котомки десяток гвоздей и молоточек.
— Не хотите ли вы мне сказать, что он будет заколачивать гвозди прямо в свое тело? — прошептал бритунец на ухо Конану, которого, очевидно, уже считал своим приятелем.
Конан покосился на назойливого собеседника.
— Я? — переспросил варвар. — Я ничего не хочу вам сказать.
— Но он сделает это? — приставал бритунец.
— Вероятно.
— Вы же видели это представление не раз. Вы сами мне говорили об этом. А? Ну скажите!
— Ничего подобного! — отрезал киммериец.
Теперь он больше не сомневался в том, что чужак его раскусил. Конану требовалось немного времени, чтобы решить, как действовать дальше.
Заграт взял первый гвоздь, приставил к своей груди и сильным ударом молотка вогнал в плоть по самую шляпку.
Раздался характерный звук, похожий на чмоканье. Но кровь не выступила, а лицо дервиша осталось невозмутимым. Он потянулся за вторым гвоздем.
Бритунец широко распахнул глаза.
— Невероятно! — прошептал он. — Я слыхал о подобных штуках, но никогда прежде… А вы читали книги Лакоста Джоста?
Конан не только не читал книг пресловутого Лакоста Джоста, но и не слыхал никогда его имени. Он предпочел отойти еще на пару шагов от бритунца. У варвара появился новый план. За этим парнем стоит последить. Пока неясно, что у него на уме, но дайте Конану срок — он скоро все выяснит.
Покончив с гвоздями, дервиш получил еще несколько горстей монет. Конан обратил внимание на то, что бритунец, человек, несомненно, богатый, почему-то не дал дервишу ни монетки.
— Кстати, — заговорил с ним Конан, — отчего вы до сих пор не наградили этого удивительного дервиша? Мне кажется, если он так восхитил вас, вам следовало бы выразить свои чувства более весомо.
— Я никогда не плачу за зрелище, — ответил бритунец с достоинством. Он поднял плечи и поежился, как будто ему было холодно, хотя на площади царила жуткая жара. — Я согласен выкладывать деньги за что-нибудь вещественное. Ведь деньги — это вещь, не так ли? Их можно пощупать в пальцах, подержать на ладони, ощутить их вес. А что
такое зрелище? Пфу!.. Пустота! Сейчас есть — и вот уже развеялось. Эдак мне пришлось бы платить каждому дому, каждому дереву и каждой смазливой мордашке, какие только встречаются на пути. Нет, я не согласен!
— Но Заграт нарочно показывает вам свое умение… — начал было Конан.
Бритунец досадливо перебил его:
— Простите меня, мой друг, за то, что перебиваю вас, но выслушивать подобные глупости для меня так же невыносимо, как внимать звуку ножа, скребущему по стеклу! Это причиняет мне страдание. Вот скажите на милость, где проходит тонкая грань между тем, что подлежит оплате, и тем, что оплате не подлежит?
— Это просто, — ответил Конан, против воли втянутый в спор. — Положим, за представление вы платите потому, что это нарочитое зрелище. А за драку торговок вы не платите, хотя это, быть может, зрелище еще и более забавное, чем выступление артистов, но оно произошло случайно.
