Ш-ш-а... - [26]

– Они сами знают.

– Теперь понял, что я имею в виду?

– Нет. Не сказал бы, что понял. Он протянул стакан. Я хлебнул.

– Откуда они знают, что нельзя разговаривать?

– Во-первых, оттуда, что никто не разговаривает. Допустим, в баре один я и один посетитель. Я не разговариваю. Если хочешь поговорить, иди в бар, куда ходят мальчишки с девчонками. Девиз моего бара «Я не хочу ни с кем разговаривать». А ихнего – «Привет, я ни хрена не знаю, и сейчас докажу это, протрепав языком два часа».

Хороший напиток, лучше, чем в большинстве разговорчивых баров.

– Пожалуй, сейчас я просто замолчу, раз уже знаю правила.

– Нет, теперь ты меня разговорил. Давай дальше. Сегодня в виде исключения это разговорчивый бар.

– Спасибо.

Вошел тип, словно только что соскочивший с экрана черно-белого телевизора. Семидесятилетний, костлявый до невозможности, с носом, который словно кто-то на три часа прищемил, а потом расплющил молотком для отбивки мяса.

– Рассказывай, Шорти, что нового, – сказал Стэнли.

– Ничего. Ничего нового.

– Ну, лучше я тебя предупрежу, как сегодня у нас дела идут. Идут бурные разговоры.

– Ох, проклятье, не буду я разговаривать. В задницу разговоры.

– А мы с клиентом разговариваем, так что, если тебе не нравится…

– Разговаривайте сколько хотите. Мне-то какое дело, черт побери?

Стэнли налил Шорти выпить. Мне всегда кажется сверхъестественным чудом, как бармены наливают посетителям, даже не спрашивая, чего они хотят.

– Держи, Шорти.

– Спасибо, мать твою.

– Хорошая у нас погода, Шорти, – сказал я ему. Может, будет теплее ко мне относиться. Может быть, одинокий, с похмелья, или то и другое.

– В задницу погоду.

– Видишь, о чем я говорил? – сказал Стэнли. – Люди, которые сюда ходят, знают, чего хотят. Еще один «Лонг-Айленд»?

Обдумываю ситуацию. На секунду превращаюсь в муравья на высоком табурете, глядя на все снизу вверх, удивленно, растерянно, перебирая ножками, поводя усиками-антеннами. Не имело бы никакого значения, если б не приняло такого размаха. Что эти громадины делают, думает муравей. Что это за безобразное существо с огромной жуткой штукой на лице? Что они пьют? Почему одно наливает, а другое пьет? Почему всё больше меня?

Недалеко от моих собственных мыслей в последнее время.

Стэнли толкнул ко мне очередной стакан.

– Взгляд у тебя становится странноватый, – сказал он. – Давай теперь лучше полегче.

– Это бар, где советуют посетителям, что им надо делать, – сказал я, – или бар, где посетители, может быть, сами знают, чего хотят, черт возьми?

– У-ху-ху. Да ты хамишь. Несешь…

– Что – несу?

– Дерьмо собачье.

– Это не дерьмо собачье. Клиент всегда прав, как я слышал. Одно из немногих известных мне правил.

– Дружище, в этом заведении клиент не всегда прав… Здесь я всегда прав.

Тут я понял, что меня тошнит от правил. То есть не существует ведь никаких распроклятых десяти заповедей, которые говорили бы кошкам: «Не вылизывай целый день свою задницу». А я натыкаюсь на сплошные правила. И если попадается правило, которое действует в мою пользу, его сразу кто-то изменяет, отменяет, обусловливает другим правилом, о котором мне даже никто не рассказывал.

– Что он делает, сам с собой разговаривает? – спросил Шорти. – Хочешь, я заткну его к чертовой матери?

– Все в порядке. Я справлюсь.

– Нет, давай я.

Следующее, что я помню, – Шорти бросился на меня, мельтеша кулаками, как хренов кенгуру-легковес. Думаю, я не кулачный боец, но вполне мог бы пнуть его в задницу, если бы только мог. Если бы только мог вооружиться…

И тут – КАПЛАММО – Шорти двинул меня прямо в челюсть. Секунду я был почти благодарен: меня пробила ледяная дрожь, паника отступила назад, вперед двинулось облегчение, тело опустошилось, сердце онемело, печаль охладела. Я вдруг стал рыбкой, плавая и плескаясь в воде, в холодной подводной голубизне, в перевернутом небе. Мне хорошо, несмотря на нанесенный Шорти удар. Может быть, хорошо благодаря удару. Его кулаки по-прежнему мелькают, как у хорового дирижера, возбуждающего толпу.

– Давай, Шорти! – завопил я прямо перед вторым ударом.

И вот что произошло. Она (кто-то, какая-то девушка) шлепнула по стойке ладонями и покатилась со смеху. «Пошли, Рей. Я обед приготовлю». На улице дождь идет. Меня окружил болезненный желтый свет. Я не виноват, что мир такой, какой есть. «У меня был двоюродный брат вроде него, который трахался с…» Некролог в рамке. Теперь найди часы и посмотри на них. «Тебе вырвали зуб мудрости!» Передо мной сверкает белое разбитое стекло. «А я тут при чем?» Водитель автобуса едет и едет, прикидываясь, будто не замечает, или, возможно, действительно не замечая, поскольку не происходит ничего необычного. Хочется девушку. «Слышу запах пива». Невозможно знать что-то одно в этом мире. «Ну, не знаю, что ты имеешь в виду».

– Какого черта? – сказал Шорти. – Не надо… – сказал Стэнли.

– Я не могу его бить по его просьбе. Не могу.

– Давай, мать твою, бей, – сказал я. – Двинь ногой по яйцам.

– Вызывай скорую, – сказал Шорти. – Звони, черт возьми, в скорую.

– Пни в мошонку, – заорал я. – Вот чего мне хочется.

– Не надо, – сказал Стэнли. – Сейчас позвоню.

– Не стану я пинать этого чокнутого в мошонку.