Сгоравшие заживо. Хроники дальних бомбардировщиков - [15]

— А что случилось? — спросил Меньшиков. Проводница вздохнула:

— Да уж случилось… Приличная дамочка, одета прилично, разве подумаешь… А поди ж ты… Сошла в Рязани с единственным чемоданчиком, родственников, сказала, надумала навестить. А чемоданчик вот ее, оказывается… Разве подумаешь… А там и вещички, и документы в институт поступать. Вот как тут теперь быть?…

Девушка снова громко всхлипнула.

— Только-то и всего?! — весело воскликнул Меньшиков, стараясь подбодрить девушку. — Я думал, жених бросил. А документы — эка важность, новые выпишут.

— Когда? Через пять дней экзамены, — сквозь всхлипывания произнесла девушка.

— Экзамены можно сдавать и без документов.

Девушка отрицательно покачала головой:

— Кто поверит… И у меня ничего не осталось…

Теперь Меньшиков рассмотрел ее. Она не была красавицей, но личико довольно миленькое: кругленькое, румянощекое, как яблочко; губы пухленькие, сочные. Легкое шелковое платьице туго облегало высокую грудь, покатые плечи с полноватыми руками. Меньшикову больше нравились девушки худенькие, стройные — сам он был всегда подтянут, следил за своим весом и даже в отпуске не позволял излишеств ни в еде, ни в сне — главных виновниках полноты, — но в этой попутчице что-то было необычное, по-детски милое, невинное, вызывающее симпатию и доверие.

— Я засвидетельствую вашу личность, — продолжал он все тем же шутливым тоном, и девушка перестала всхлипывать. — Кстати, как вас зовут?

— Зина.

Так состоялось их знакомство…

В узенькое, под накатом оконце пробилась густая синева. Светало. Надо вздремнуть хоть часок. Он закрыл глаза, расслабился, стараясь ни о чем не думать, и сразу его обволокло легкой туманной дымкой. Откуда-то появилась Зина, ведя за руку дочурку. Они шли ему навстречу, радостные, улыбающиеся. Внезапно в небе появились «мессершмитты» и закружили над ними, стреляя из пулеметов. Зина и дочь бросились к нему. Непонятно почему, Зина стала звать его не по имени, а по званию:

— Товарищ майор! Товарищ майор!

Меньшиков открыл глаза. Его тормошил водитель:

— Пора, товарищ майор, на аэродром…

У КП Меньшикова поджидал инженер полка майор Баричев, пропахший бензином и маслом, в замусоленном комбинезоне, неумытый, усталый. Но доложил бодро: шесть бомбардировщиков уже подготовлены к полетам, еще четыре будут готовы к двенадцати часам. С остальными дело обстоит хуже — требуется замена деталей, более серьезный ремонт. Надеется, к вечеру машины четыре отремонтируют. И извиняюще попросил:

— Разрешите, товарищ командир, на шестнадцать человек летного состава оставить расход на завтрак на десять часов. До пяти утра они помогали техникам. — И, заметив на лице майора неудовольствие, пояснил: — Это их личная инициатива, привел ваш воздушный стрелок старшина Королев. Сказал, что успеют отдохнуть. В общем, убедил.

— Только воздушные стрелки помогали? — Меньшиков думал уже о Туманове: если окажется, что ночью он был на аэродроме, Петровского не убедят никакие доводы.

— И стрелки-радисты.

У Меньшикова отлегло от сердца.

— Разрешаю.

8

28/VI 1941 г. Боевой вылет с бомбометанием по танковой колонне в районе Броды…

(Из летной книжки Ф.И. Меньшикова)

Бомбардировщики, как и в первом боевом вылете, шли плотным правым пеленгом, звено за звеном. Группа на этот раз была небольшая, всего девять машин, и вел ее заместитель командира полка по политчасти майор Казаринов. Правда, теперь в каждом самолете было по два стрелка. В нижний люк удалось установить крупнокалиберный пулемет 12,7 мм. И погода благоприятствовала: кругом расстилались мощные кучевые облака, высокие белоснежные горы, и бомбардировщики летели между ними, как по ущелью, часто меняя курс, чтобы не влезть в зону невидимости и болтанки. В «окна» просматривались зеленые квадраты полей, узкие речушки и озера, белые украинские хатки под соломенными крышами с неизменными палисадниками, сараюшками, огородами. И эти хатенки, палисаднички, сараюшки казались такими уютными, милыми, умиротворяющими, и не верилось, что где-то совсем недалеко полыхает огонь войны.

Александр Туманов летел во втором звене лейтенанта Дмитрия Захарова замыкающим. Ведущий хорошо выдерживал скорость, курс и высоту, и ведомым не составляло большого труда держать строй: Александр отрегулировал управление триммерами с такой точностью, что бомбардировщик не требовал усилий, и летчик лишь держал руки на штурвале.

Когда Гордецкий рассказал Александру о разговоре Меньшикова с Тулиновым (а ему доверительно шепнул дежурный по аэродрому лейтенант Тенадзе), Александра охватили гнев и отчаяние. Хотел пойти к Петровскому и все выложить о себе: пусть делают с ним что хотят, судят его или милуют, но пусть знают — совесть его перед Советской властью чиста.

Гордецкий, заметив на лице друга злую решимость и поняв, что он может в горячке наделать глупостей, успокаивающе ткнул его в бок.

— Не кипятись и не переживай преждевременно. Петровский — не пуп земли, Меньшиков не особенно-то послушался его. Так что полетаем еще…

И вот они летят. Меньшиков — настоящий командир и добрейшей души человек. Другой на его месте вряд ли стал бы конфликтовать с оперуполномоченным, тем более что Александр и Гордецкий действительно были виноваты и заслуживали наказания. Надо во что бы то ни стало оправдать доверие командира. Он, Туманов, имеет право на все — на подвиг, на гибель, на возвращение тяжело раненным, не имеет права лишь попасть в плен… Нет, и погибнуть он не имеет права.