Сгинувшие - [18]

– Итак, – обратился он ко всем сидевшим в комнате, – какой, по-вашему, комикс с Чарли Брауном [35] самый лучший? Я провожу небольшое исследование.

– Для чего? – спросил колумнист Майк Даскин.

– Для статьи, которую собираюсь написать. И кончай свои штучки-дрючки. Отвечай на вопрос. А нет, так не больно-то и хотелось.

– Хорошо, хорошо, – рассмеялся Майк и на секунду задумался. – Мне кажется, «Тыква-рекордсмен».

– А почему?

– Не знаю. Наверное, потому, что он самый смешной, да и текст там хорош.

– А мне больше нравится «Рождество», – подал голос Стив Эрнандес.

– Не выношу «Рождество», – заметил Макс Бэнкс. – Чарли Браун – просто гребаный нытик.

Все рассмеялись, кроме Теда, который выглядел несколько задетым.

– И совсем не нытик, – попытался он оправдаться. – Он просто сильно расстроен, потому что Рождество перестало быть семейным праздником.

– Нет, он лузер и нытик. Ты посмотри на сам комикс, приятель. Сначала Чарли Браун ноет, потому что никто не прислал ему рождественскую открытку и он никому не нужен. Для того чтобы хоть немного развеселить Чарли, Люси назначает его режиссером рождественского представления, хотя он для этого совершенно не подходит. И у него начинается настоящая мания величия – он требует, чтобы все слушались только его, режиссера. Когда другие дети его игнорируют и начинают веселый танец, Чарли взрывается, бросает микрофон на пол и бьется головой о деревянный подлокотник кресла. Чтобы успокоить его, Люси посылает Чарли за елкой, причем точно описывает дерево, которое лучше всего подойдет к их пьесе. Чарли Браун совершенно плюет на ее инструкции, полагая, что он знает все лучше ее, и покупает не то дерево. Все над ним смеются, а он рыдает и жалуется, что не понимает истинного смысла Рождества. Линус объясняет ему значение Рождества, и вот когда все уже успокаиваются и общее примирение не за горами, Чарли Браун вдруг отказывается извиниться перед другими детьми и стать частью их компании, берет свою елку и уходит. По дороге домой он крадет один из орнаментов Снупи, чтобы украсить свою елку. Когда же выясняется, что украшение слишком тяжело для маленького деревца и елочка под ним изгибается, Чарли все бросает и с плачем убегает. Так что теперь другие дети должны украсить для него елку. И только когда он видит, как здорово у них получилось, он соглашается праздновать с ними. То есть как я и сказал: настоящий лузер и нытик.

– Вот именно, – вставил Майк. – А потом, сам подумай, что это за рождественская пьеса, в которой соединены истории Иисуса Христа и конкурс красоты на звание королевы Рождества? Что за ерунда?

– Да пошел ты… – Тед встал и взял свою чашку с кофе. – Опрос закончен.

Все рассмеялись.

– Настоящий Чарли Браун, – сказал Майк, кивая на спину удаляющегося Теда.

Брайан улыбнулся. Он закусывал молочной плюшкой, запивая ее совсем маленькой порцией негазированной «Кока-колы», которые купил в автомате. Своим соученикам в колледже в Бри [36] Брайан говорил, что это настоящий завтрак чемпионов – «Кока-кола» и плюшки были обязательной частью его дневного рациона. Правда, он, наверное, стареет – сейчас эта комбинация вызывает у него боль в желудке, поэтому Брайан жалел, что не купил что-то другое.

Вернувшись на рабочее место, он открыл на экране компьютера неопубликованные фото усадьбы Лоури и достал ксерокопию письма отца. Брайан не мог объяснить сам себе, почему держит все это в секрете и почему никому об этом не рассказывает, но объяснять это только желанием победить в журналистской гонке становилось все труднее и труднее.

Потому что все могут подумать, что его отец имеет какое-то отношение к кровавой бойне.

Уже лучше, но не идеально.

Потому что он сам думает, что его отец имеет какое-то отношение к кровавой бойне.

В точку.

Брайан, наверное, в сотый раз уставился на ксерокс со смазанными отпечатками пальцев и нечитаемыми каракулями. Для него все выглядело так, как будто ребенок с повреждениями мозга пытался скопировать египетские иероглифы в ограниченное время. Брайан никак не мог связать своего отца, каким он его помнил, с этими хаотичными нечитаемыми каракулями. А уж мысль о том, что его отец хоть как-то связан с кровавой бойней, устроенной Томом Лоури, вообще не укладывалась у него в голове. Но, несмотря на изначальный скепсис, он был уверен, что мать права, и сам больше не сомневался, что письмо написал отец.

Брайан рассматривал фото на экране, уделяя особое внимание кривым символам, нацарапанным кровью на стенах дома Лоури. Все с самого начала решили, что эти надписи ничего не значат, что это просто результаты свободного самовыражения душевнобольного. Но Брайан знал, что это не так. Это был язык. Однако он не представлял себе, что это за язык, и начинать надо именно с этого. Перво-наперво ему надо найти лингвиста и показать ему письмо, журнал и знаки, начертанные кровью на стенах в доме Лоури.

– Брайан?

Он повернулся на вращающемся стуле и увидел, что к нему заглянул Уилсон Сент-Джон, один из ведущих репортеров «Таймс» по финансовым вопросам. Редактор назначил Уилсона куратором Брайана, чтобы тому в первые дни было легче освоиться в непростой атмосфере редакции. Единственным поводом для этого назначения было то, что их рабочие столы стояли недалеко друг от друга, но Брайан сразу почувствовал, что, хотя они представляли собой странную парочку, их взгляды на жизнь во многом совпадали, особенно в том, что касалось журналистики. Они понравились друг другу практически с первого взгляда, несмотря на разницу в возрасте.