Сфинкс - [147]

Я выкрикнул ее имя и, полный решимости на этот раз спасти, вскочил на ноги. Я больше не допущу трагедии ее смерти, и наши жизни пойдут правильным путем: долгое совместное будущее, дети, старость. Я не позволю ей умереть. Когда моя рука потянулась к белым ногам, лодка опасно накренилась.

— Там Изабелла!

Амелия втянула меня обратно.

— Тихо, Оливер. Она не настоящая.

Я сопротивлялся, плакал, не таясь, испытывая единственное желание — прижать к себе жену, чтобы ей не было холодно. Снова свесился за борт. Изабелла все еще находилась рядом, и ее кожа белела, словно брюхо дохлой рыбы. Губы шевельнулись, и она прошептала:

— Помоги.

Я изо всех сил старался подавить порыв броситься в воду. Закрыл глаза. А когда открыл, белые бедра Изабеллы засасывало в водоворот, а рядом резал воду неровно зазубренный крокодилий хвост.

— Этого нет, это не на самом деле, — твердил я себе, задыхаясь и давясь от страха словами. Пот заливал лоб, и на мгновение мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание. Я повторял и повторял свою мантру, а ветер в это время подхватил лодку и понес к противоположному берегу.

Мы оказались почти в середине огромного отражения луны. Мне чудилось, что планету сотрясают оглушающие вибрации, воздух звенел, словно пели тысячи цикад. Если за нами гнались, то не могли не заметить. Но тут я увидел, что в центре сияющего миража от воды поднимается туман. Он начал закручиваться словно маленький смерч, будто само отражение луны обретало форму. Ветер погнал лодку в гущу тумана. Внезапно вокруг раздалось хлопанье миллионов крыльев: крохотные насекомые слепо бились мне в лицо, путались в волосах, залепляли ноздри, не давая дышать. Это были ночные мотыльки — довольно крупные создания, они свивались в одно плотное облако. Казалось, сам воздух источал удушающую пыльцу, когда я, отмахиваясь от них, колотил ладонями бархатистые тельца, стараясь освободить пространство для очередного вдоха. Легкие рвались из груди, но тут Амелия взяла меня за руки и, лишая возможности сопротивляться, прижала к бокам.

— Смиритесь. — Оболочка слова упала на меня, как пыльца мотыльков, покрывшая язык, забившая ноздри, осевшая на пылающих веках.

Так мы и сидели, заключив друг друга в самые странные на свете объятия: Амелия за моей спиной, между нами астрариум. Она крепко сжимала меня и не давала шевелить руками. А фелюга тем временем плыла сквозь тучу обезумевших насекомых, носившихся беспорядочными кругами, словно они сами не могли понять, как очутились в этом месте.

Берег впереди начал обретать форму, а крылья мотыльков стали жестче и, окрасившись радугой ярких тонов, заблестели в свете фонаря. Я присмотрелся к насекомым, которые вились прямо у меня под носом. Их тяжелые, как у шмелей, тела неуклюже преодолевали силу притяжения, прозрачные крылья с шумом взбивали воздух. Я с удивлением узнал в них скарабеев — священное олицетворение, символизирующее возрождение бога Ра.

Облако насекомых поредело, перестроилось в линию, которая, закручиваясь и изгибаясь, направилась к берегу. Фелюга последовала за жуками, и вскоре днище заскрежетало на мелководье о покрытое кристалликами соли дно.

Перед нами раскинулся пейзаж песчаных дюн, вдали, словно присевший на корточки уставший великан, виднелись силуэты гор. Время растягивалось будто пружина, пока колоколом не прозвенел голос Амелии:

— Мы вступаем в песчаный мир Сокар.

Я не мог поверить, что время прошло так быстро — восприятие искажал наркотик. И в этот миг над водой разнесся звук моторной лодки.

— Быстрее! — Амелия схватила меня за руку и помогла вылезти из фелюги. Плохо слушавшиеся ноги коснулись покрытых солью камней и спутанной травы. Единственным освещением служила луна и отблеск крыльев скарабеев, носившихся зигзагообразной пурпурно-черной змеей над притихшей в ожидании пустыней.

Амелия заставила меня пригнуться, и, спрятавшись за кустом, мы смотрели, как к нам по озеру приближается силуэт моторной лодки. Мне казалось, что стрекот ее двигателя и есть зарождавшийся во мне страх. Он поднимался из глубины, откуда-то от основания позвоночника, и грозил в любую минуту разразиться настоящей паникой.

Катер причалил к берегу, и мне стали видны лица двух мужчин, сидевших у рукоятки мотора. Один был араб, другой — европеец. Кто они: Мосри и Уоллингтон? Я не мог разглядеть их черты.

— Ждите здесь, — прошептала Амелия. И, пригибаясь, с фонарем в руке, стала перебегать от куста к кусту навстречу лодке. Хрустнула веточка, и один из мужчин повернул голову на звук. У меня от страха похолодело в животе. Амелия сложила у губ ладони и, похоже подражая, крикнула болотной птицей. На моих глазах немолодая женщина превратилась в партизанку — опыт сражений в этих местах не пропал для нее даром. Незнакомец опустил глаза и, намереваясь вытянуть лодку на сушу, выбрался на покрытый соляной коростой берег.

Амелия находилась между нами. Я заметил, как она поднесла зажигалку к фитилю фонаря. В следующую секунду вспыхнул огонек. Беззвучно и точно она швырнула фонарь в лодку. Стекло разбилось о дерево, разлившееся масло вспыхнуло, и пламя быстро охватило суденышко. В зареве огня я узнал Хью Уоллингтона.