Сфинкс - [126]
Грузовик остановился у ворот в северной стене. Два монаха открыли створки изнутри, и мы устало вылезли из кузова. За монахами из ворот вышел человек постарше, и я заметил, что его одежда была немного наряднее. С протянутой рукой он направился прямо ко мне, его полное широкое лицо светилось улыбкой. Это был настоятель.
— Добро пожаловать. Пойдемте со мной.
Он отвел меня в монашескую келью со сводчатым потолком, узким высоким окном, расстеленным на полу матрасом, молитвенным ковриком и керосиновой лампой. В углу находился умывальник с кувшином с водой и маленьким шкафчиком внизу. Возле матраса не к месту стояла большая пепельница — уступка гостям, сообразил я. В противоположной стене — альков с деревянным резным распятием: Христос на кресте возводил к потолку полные муки глаза.
Настоятель зажег керосиновую лампу, и от маленького белого огонька по стенам и сводчатому потолку заскользили длинные тени.
— Утренняя молитва в половине пятого, завтрак в семь в трапезной. Еда скромная: хлеб, оливки, сыр, фрукты. Присоединяйтесь, — пригласил он и поставил лампу рядом с матрасом.
— Спасибо. Мне очень бы хотелось поговорить с отцом Миной. Он в монастыре?
Настоятель, проявляя осторожность, лишь загадочно улыбнулся:
— Вы встретитесь с ним утром за завтраком.
Я вздохнул с облегчением. Отец Карлотто, судя по всему, оказался хорошим эмиссаром.
— А если мне понадобится отправить сообщение? — спросил я, вспомнив о Мустафе.
— Мы постоянно принимаем и отправляем посыльных. Кроме того, нам доставляют письма бедуины.
— Мне нужно связаться кое с кем в Абу-Рудейсе на Синае.
— Завтра здесь будет проходить караван. А пока предлагаю вам поспать и набраться сил духовно и физически. Отец Карлотто мне сказал, что вы задержитесь у нас на неделю. Это так?
— Может быть, меньше, если найду способ стать невидимым, — пошутил я.
— Пусть будет неделя, — кивнул настоятель. — Оставить вас на больший срок для нас труднее. Настали тяжелые времена, месье Уарнок. Даже здесь, в пустыне, мы ощущаем рябь от волн тщеславия президента Садата. Да хранит его Господь.
Как только настоятель ушел, я написал письмо Мустафе и попросил его как можно скорее приехать ко мне в монастырь. Затем осторожно распаковал астрариум. Послышалось легкое гудение его бронзовых шестеренок — механизм по-прежнему работал, и стрелка смерти с постоянством восхода солнца указывала мой рубеж. Если ей верить, как только минует ночь, мне останется жить шесть дней.
Меня одолела злость, и я в отчаянии стал колотить кулаком в жесткий матрас. Стоявшая рядом с лампой жестяная пепельница звякнула, поползла по цементному полу и накрепко прилепилась к корпусу астрариума. Я застыл от изумления и страха. Вынул из рясы английскую булавку и положил неподалеку. Ее тоже притянул к себе артефакт. Затем повел ладонью рядом с астрариумом и почувствовал, словно невидимые пальцы схватили и потянули мое обручальное кольцо. Поспешно отдернул руку, сопротивляясь желанию наделить механизм злонамеренной волей. «Перестань глупить, — твердил я себе. — Это просто усиливается магнитное поле устройства».
Тщательно запаковав астрариум, я поставил его на пол в альков. Не раздеваясь, лег на жесткий матрас и уставился в сводчатый потолок. Мысленно я прикидывал, какие существуют научные методы измерения колебаний магнитных свойств артефакта. Вспоминал виденные части механизма и пытался представить в уме его схему, но ничего разумного не выходило. В голове зазвучали последние слова настоятеля, и я подумал, сумела ли Рэйчел попасть на тайную встречу, о которой ей кто-то намекнул. Что это — очередная мирная инициатива? Древнее общество, в котором я оказался, впитало в себя столетия войн и интриг. И мир представлялся здесь чуть ли не чужеродным понятием. Я устал до ломоты в костях, но глаз не смыкал. Метался и вертелся на матрасе, пока все-таки не забылся тревожным сном.
Проснувшись утром, я понял, что пропустил завтрак. Умылся в тазике и поставил астрариум в шкафчик под умывальник. Спрятавшись за стенами монастыря, я почувствовал себя в большей безопасности и ощутил, как постепенно уходят тревоги вчерашнего вечера. Покинув келью, быстро миновал сводчатые прохладные коридоры и оказался во дворе на ослепительном белом свете. Прямо передо мной стоял собор Святого Бишоя — впечатляющее нагромождение куполов песчаного цвета. Справа от высокого арочного входа располагались четыре арки меньшего размера, с витражами от фундамента до крыши. Я обогнул храм, миновал главный двор, развалины мельницы, голубятню и колодец. Дальше шел сад с рядами гранатовых кустов, оливковыми деревьями и разнообразными овощами. Несколько молодых монахов рыхлили землю и сажали растения. Я спросил у одного из них, где можно раздобыть что-нибудь поесть. Он улыбнулся, сорвал гранат и бросил мне. Затем с сильным деревенским выговором предложил зайти в трапезную — иногда там кормили опоздавших к завтраку старых монахов.
В трапезной я сел за стол, залитый светом из застекленного куполообразного потолка. Молодая крестьянка с широким, на удивление ничего не выражающим лицом поставила передо мной миску с рисом. Напротив, медленно пережевывая пищу, завтракал древний монах. Он на секунду замер, тяжелая оловянная ложка застыла в воздухе, монах пристально посмотрел на меня. Я попытался улыбнуться, гадая, не он ли и есть отец Мина. Послышался звук: что-то между возмущенным возгласом и кашлем, и старик продолжил свою мучительно неспешную трапезу. Рис оказался сильно пересоленным. Я выплюнул почти целую ложку и по-арабски попросил у крестьянки меда. Но она, не обращая на мои слова ни малейшего внимания, продолжала складывать стопками тарелки.