Сфинкс - [2]

— Наконец-то. А то пропал, — ворчаще проговорил Клим.

Кажется, они выглядели вполне естественно в своем притворстве. Все-таки опыт того был у них изрядный.

Ночью, в машине, перед тем, как уснуть, Клим вспоминал их дневные занятия с Ниной, и в голову неизбежно приходила мысль о том, что сейчас в палатке она, наверное, занимается этим же со Стасом. Но ревности к нему он не испытывал. Все же Стас был ее муж. Которого она не собиралась бросать. Жизнь с которым ее вполне устраивала. Такой обеспеченной, устроенной, благополучной жизни Клим ей не мог дать никак. Не потому, что был моложе Стаса на пять лет. Он просто не имел в руках той профессии, что кормила Стаса. Конечно, к профессии требовалось еще и искусство переводить ее в звонкую монету, но этим искусством Стас владел в совершенстве.

Впрочем, Клима вполне устраивало, как оно все сложилось. Он вовсе не хотел бы быть мужем Нины. Ну к черту — мужем! Он лишь жалел, что не может сейчас оказаться между ее ног вместе со Стасом. Этот вариант Нина полностью исключала. Отказывалась даже и обсуждать.

Удавленник висел в недальней глубине леса, на торчащем суку нестарой сосны, окруженной веселым лиственным подростом. Это был парнишка лет шестнадцати, его поджарое юношеское тело в узкой джинсовой рубашке из-за непомерно вытянувшейся шеи казалось невероятно длинным. Голова у него вывернулась вбок, из носа, из углов приоткрытого рта на подбородок тянулись запекшиеся жгуты крови. Глазные впадины были плотно облеплены мухами, мухи копошились и у ноздрей, и на губах. Судя по запаху, он, должно быть, висел уже несколько дней.

Обнаружила его Нина. Свернули с шоссе, проехали сотню метров по заросшей, еле видневшейся колеями дороге, вырулили с нее на небольшую поляну со стоящей посередине свежесметанной копной сена, и Нина, как остановились, тут же выбралась из машины и пошла в лес. На ее крик Клим со Стасом бросились: Стас — схватив монтировку из-под сиденья, Клим — раскрывая на ходу большой охотничий нож, который в этом их путешествии по Прибалтике всегда держал в кармане.

— Ништяк себе дорожное приключение, — проговорил Стас, когда причина Нининого крика стала ясна. Отдал монтировку Климу и, зажав нос, подошел к удавленнику вплотную. Хотя он и ковал деньгу, занимаясь лечением венерических болезней, а не вскрытием трупов, профессиональный интерес к смерти был ему не чужд. — Ништяк себе приключение, ништяк, — повторил он и, отпятясь от удавленника, повернулся к ошеломленному, обездвижевшему Климу: — Ну что, надо ехать в милицию, сообщать. Посмотрим сейчас по карте, где тут ближайший населенный пункт.

Клим остался на обочине шоссе со своим охотничьим ножом, чтобы, возвращаясь с милицией, Стас без затруднения нашел место необходимого поворота, и, пока ждал, играл в давно забытую, детскую игру в ножички. Начертил круг, брал нож за кончик лезвия, бросал вниз, вытаскивал из земли, проводил черту, снова бросал. Перед глазами стоял покачивающийся на бельевой веревке парнишка, просто ожидать, ничем не заняв себя, — это было впору удавиться и самому.

Из багажника милицейских «Жигулей», когда лесной дорогой вновь выехали на ту самую поляну, один из милиционеров вытащил раздвижную металлическую стремянку. Следователь — гладковолосый голубоглазый эстонец с холодно-отстраненным выражением лица — обратился к Климу:

— Что, куда? Показывайте.

Должно быть, ему казалось, что раз Клим встретил их здесь, то именно он и знает лучше, как пройти к удавленнику.

Нина осталась на поляне около машины.

— Нет, избавьте меня, с меня достаточно, — отрицательно помахала она рукой, отвечая Стасу.

— Ладно, идет, — согласился он.

Впрочем, она оставалась тут не одна. Водитель милицейских «Жигулей» — тихий юноша послеармейского вида, говоривший по-русски с сильным эстонским акцентом и украинскими интонациями, — тоже остался у своей машины.

Следователь, не давая никому подойти к сосне близко, пошелестел по лиственному подросту вокруг, пошарил там-здесь руками в траве и кивнул фотографу: давай. Фотограф, запечатлевая удавленника, щелкнул затвором «Зенита» раз, другой, третий, и следователь снова кивнул — тому, со стремянкой: давай ты.

Клим стоял в отдалении, не смея подойти к образовавшейся вокруг лежащего на земле мертвеца невидимой, но явной черте окружения. Стас, напротив, вышагнул прямо к ней и внимательно вглядывался в труп парнишки.

Фотограф снова защелкал камерой. Потом над трупом наклонился тот, который, видимо, был судмедэкспертом. Оглядел шею, взял за волосы, покрутил голову в одну сторону, в другую. Расстегнул джинсовую рубашку, оглядел, ворочая тело, грудь, плечи, спину. И начал расстегивать брюки.

Клим не выдержал. Он повернулся и, прошелестев веселым подростом, отошел в сторону метров на пятнадцать. Пространство земли под сосной сделалось для него за листвой невидимым. Остались только голоса, доносившиеся оттуда, но расстояние делало звучащую речь невнятной.

Стас подошел к нему, вытащил пачку «Столичных», выщелкнул сигарету, закурил и, выдохнув дым, сказал:

— Мой пациент.

— Как? — не понял Клим. — Почему?

Стас затянулся и вновь выдохнул дым.