Сезон любви на Дельфиньем озере - [51]

Впрочем, нет, не все. Люди с озера ушли восвояси. Отправились к себе Андрей Малютин и Коля Антонов, ушла вместе с ними Лиза с прозрачными глазами (я сегодня убедилась, что она не безгласна: я видела, как она что-то говорила на ухо Антонову, но голоса се я так и не слышала).

Покинули нас и ассистент Никиты Боря, окончательно перебравшийся на озеро, и актеры. Из постоянных сотрудников демонстрационного дельфинария с нами остался только Никита, который принадлежал как бы к двум мирам: его жена Инна так же определенно относилась к лагерю научных сотрудников, как он — к тренерам. Увы, между биостанцией и «Дельфиньим озером» существовало противоречие — можете, если угодно, назвать его диалектическим. Никогда дрессировщики и ученые не смогут понять друг друга до конца. Тренеры считают, что наука — от лукавого, во всяком случае, научные сотрудники паразитируют на их нелегком труде, потому как живут на доходы от представлений, к тому же своими опытами портят животных, предназначенных для выступлений. Ученые же держатся мнения, что наука первична и только ради науки, чистой науки, удовлетворения их любопытства за казенный счет и был создан первый в стране дельфинарий для зрителей. И только мощная фигура Тахира Рахманова объединяла оба лагеря; его уважали все.

И все же это были разные люди, с разными интересами, даже с разным уровнем доходов — тренеры теперь были побогаче. И ничего удивительного не было в том, что мы так быстро разделились; чудом было скорее то, что мы сумели объединиться — хотя бы на два часа.

И то, что озерные ушли, никак не испортило настроения оставшимся.

Впрочем, это лирическое отступление, а в начале нашего танцевального вечера не было ничего лирического — молодежь врубила громкую ритмичную музыку, и все встали танцевать в круг. Напротив меня танцевал Алекс; загорелый дочерна, в голубой рубашке с распахнутым воротом и обтягивающих голубых джинсах, он выглядел почти как бог, или, скорее, как плейбой из какого-нибудь романа Гарольда Робинса, которые с таким трудом проникали к нам через кордон и зачитывались до дыр.

Потом он перемигнулся с Витюшей, и мы втроем отправились в ангар, где дозаправились портвейном. Когда мы снова очутились на танцплощадке, уже стемнело, и под фонарем под плавную музыку покачивалось несколько пар; я разглядела Нику, которая почти слилась со Славиком в тесном объятии, и Лялю с Герой Котиным, выделывавших разные па — они оба явно обучались бальным танцам. Малютка Китти с царственным видом танцевала с Феликсом, который был в два раза выше и потому по большей части кружил ее в воздухе. Извинившись, Алекс отпустил мою руку, чтобы пригласить на танец Ванду, которая вместе с Тошкой наблюдала за молодежью. Витя куда-то испарился, и ко мне тотчас же приблизился Нарцисс; я не смогла придумать предлога, чтобы ему отказать, и потому пошла с ним в освещенный круг.

Я очень люблю танцевать, при этом самый лучший партнер для меня — это тот мужчина, к которому я не испытываю никакого влечения и который тоже относится ко мне, как к существу среднего пола. Танец для меня — это движение под музыку, ритм, подхваченный телом, и не больше того. Поэтому мне очень не понравилось, что Нарцисс крепко притягивал меня к себе, крайне не понравилось мне и то, что к моему животу прижалось что-то твердое. Когда его рука заскользила по моему бедру, я уже готова была его оттолкнуть, как вдруг кое-что вспомнила, и на моем лице непроизвольно появилась улыбка.

— Чему ты улыбаешься? — спросил Нарцисс и тут же вскрикнул и отдернул руку.

— Вот тому и улыбаюсь. Ты наткнулся на булавку, которая у меня была вколота в том месте, куда галантный партнер никогда не положит руку во время танца.

Не знаю, что бы мне ответил Нарцисс — на лице у него была написана нескрываемая ярость, — но тут музыка кончилась, и меня увел Алекс. Весь остаток вечера я провела в его объятиях, едва-едва попадая в ритм, лениво переставляя ноги и совсем позабыв о том, что танец для меня — занятие асексуальное. Не забыла только вынуть вторую булавку, которая скалывала юбку на месте оторванной пуговицы.

Алекс был очень хорош в этот вечер.

В отличие от большинства блондинов он на солнце не сгорал, а именно загорал, и когда мы с ним встретились, его кожа была уже бронзового оттенка. Сейчас, в резком, но неярком свете фонарей, он привлекал к себе женские взгляды — его белые волосы и белые зубы ярко выделялись на фоне темного загара, голубая рубашка подчеркивала голубизну глаз, а туго обтягивавшие бедра джинсы здорово его стройнили и придавали фигуре форму чуть ли не идеального «мужского» треугольника. Мужским был и исходивший от него запах: от него сильно пахло вином, немного — потом и еще чем-то неуловимым, что кружило мне голову и от чего я готова была эту самую голову потерять напрочь.

Так я и кружилась с ним под звуки чего-то медленного, почти уткнувшись носом ему в грудь. Надо сказать, что к этому времени благодаря многочисленным отлучкам в разные домики (у Славика мы пили его фирменный напиток — спирт пополам с алычовым вареньем, у ихтиологов — спирт, настоянный на тархуне, а с Мишей Гнеденко — хороший портвейн) ноги у меня слегка ослабели в коленях и отказывались держать тело в прямостоячем положении — они были согласны передвигаться только в ритме танца. Поэтому мне пришлось им помогать и волей-неволей повиснуть у Алекса на шее.