Сезон любви - [9]

«А я, а я?! — кричала я про себя. — Разве я не готова посвятить тебе жизнь? Ты прекрасно знаешь, что я способна на это. Так почему же, зачем же, за что же ты меня предаешь?!»

Не дай бог никому познать, как это безнадежно больно — понимать вескость его аргументов и знать, что я не могу, не имею права и не смею предъявить ему какие-то претензии, упрекнуть, поторопить. Хотя я тоже была живым человеком и хотела семью, живой, наполненный теплом и уютом дом! Вадим даже не мог подарить мне единственную неотъемлемую женскую радость — ребенка. С самого начала этой связи он сказал, что этого не будет.

— Я слишком ответственный человек, чтобы позволить себе заводить детей на стороне.

— Заводят черепаху в коробочке, — робко возразила я.

— Мы не будем к этому больше возвращаться, Оленька…

Мы никогда больше не возвращались к этой теме, а заодно и ко многим другим… Через какое-то время я поймала себя на мысли, что мы с Вадимом тоже перестали общаться на другие темы, кроме «бытовых». Хотя — разве можно было сказать, что у нас был совместный быт? Но как бы там ни было, а наше общение незаметно для нас самих все чаще скатывалось до каких-то банальных и ни к чему не обязывающих фразочек типа: «Как дела?», «Да ничего, все то же. А у тебя?» «И у меня все то же…»

И его прощание: «Не звони, жена проверяет мои звонки. Я позвоню тебе завтра сам, как только найду для этого подходящее время».

* * *

Шестой год романа с женатым человеком — это солидный срок… Солидный даже для семейных пар, а что уж говорить о такой, как наша. За все это время я так и не смогла определить для себя точно, какое место занимаю в жизни Вадима. И думает ли он о нас так, как думаю я, называя нас обоих этим всепоглощающим словом «мы». Каждый раз я вздрагивала, когда Вадим — конечно, не специально, машинально даже, но от этого-то я и не могла к этому привыкнуть! — говорил: «моя семья», «моя жена», «моя теща», «мои дети»… Когда он говорил так, я старалась, чтобы он не видел моего лица. Было так больно от того, что у него есть воспоминания о своем круге близких людей, друзей и родственников, а у меня нет ничего, кроме его присутствия рядом два или три раза в неделю по два или три часа… Я просто не знала, куда деться и как назвать себя, — если «моя жена», «у нас дома», «моя теща» — все относится не к твоей с ним настоящей жизни. Вдруг возникает нереальное ощущение, что и зовут тебя так же, как и его прежнюю (или не прежнюю, а лучше, вечную!) жену, ведь он забывчив, а язык натренирован на длительно произносившееся в постели разрешенное имя. Не так уж часто это случалось, но когда он в полусне называл меня «Нина», — я готова была кричать от бессилия и дикого желания вырвать это имя из его памяти и заложить туда навеки — свое…

И я старалась жить так, как меня когда-то учила мама: ни в коем случае не разбрасываться близкими и родными людьми. В конце концов, я же сама выбрала Вадима тем, что называется «моя вторая половинка». Но ведь как тяжело жить, зная, что все это не так и рано или поздно — кто знает? — он, такой красивый и интересный, найдет себе другую родственную душу, и, действительно, останешься совсем одна — то, о чем предупреждала Маринка… И в страхе за себя и за него, за наше будущее, которого не было и не могло быть, я начала не доверять банальным вещам. Я начала дергаться всегда, даже тогда, когда он держал меня в объятиях, если в эту минуту Вадиму звонили на мобильный. Просто хотелось вырвать телефон и узнать, что там, кто пишет… И я ловила себя на том, что стала грубее с ним… И началось некое отторжение от его мира — если раньше я слушала «моя жена — моя теща — мои дети», не говоря ему ни слова, то теперь стала протестовать и даже срываться на крик:

— Не говори мне обо всех этих людях! Я не хочу знать, что они есть, что они ходят по земле, что живут и дышат рядом с тобой!

— Это жестоко, Оля, — тихо отвечал он.

Но я ничего не могла поделать с этим отторжением, и я пыталась себя обезопасить от всего, чтобы не сесть в лужу и не оказаться в проигравших…

— У меня тоже так бывает, Оль, это ничего страшного в принципе, — сказала мне Маринка в приступе острой жалости. — Я так порой волнуюсь, глядя на Костю, когда у него лицо такое… озабоченное или равнодушное. А в результате оказывается, что причина всех его глубоких размышлений или такого, знаешь, неестественного поведения — напряг в работе или, еще хуже, — проблемы со здоровьем. Эти проблемы, они же вызывают у мужчины мысли о собственной хилости, слабости, даже до депрессии могут довести! Все мы, бабы, в общем-то одинаковые: «не так посмотрел», «не так сказал», «не так сделал»… И завышаем планку, и увеличиваем требования, а когда не получаем желаемого, то начинаем психовать. Сами придумываем себе образ мужа, которому ну очень трудно соответствовать, и начинаем ломать мужчину под этот образ. А мужчина в один прекрасный момент открывает глаза и понимает, что жена-то им не вполне довольна, что она его «строит». И муж идет на сторону, к той, которая им будет довольна, к той, которая будет любить его таким, какой он есть. И тут жена берется за голову: ах, ох, Да что я наделала… Хорошо, если мудрости хватает, чтобы исправить ситуацию, а если нет…