Сезон гроз - [21]

— Я вижу без трубы. Я мутант.

— Ах, да. Я забыла. О, там галера «Фуксия», тридцать два весла, может взять на борт четыреста ластов груза. А тот красивый трехмачтовый галеон, это «Вертиго», отплыл из Лан Эксетера. И там, дальше, с амарантовым флагом реданский галеон «Альбатрос», три мачты, длина сто двадцать футов… О, там, смотри, смотри, ставит паруса и выходит в море почтовый клипер «Эхо», я знаю капитана, он обедает у Равенги, когда заходит сюда. И еще, посмотри, на всех парусах, идет галеон из Повисса …

Ведьмак откинул волосы со спины Литты. Медленно, один за другим, расстегнул крючки, и платье соскользнуло с плеч колдуньи. После этого его руки и внимание полностью переключились на пару галеонов под всеми парусами. Галеонов, подобных которым не найти на всех морских путях, рейдах, портах и в регистрах Адмиралтейства.

Литта не протестовала. И не отрывала глаза от окуляра подзорной трубы.

— Ведешь себя, — сказала она через какое-то время, — как пятнадцатилетний мальчишка. Как будто в первый раз их увидел.

— Для меня это всегда первый раз, — неохотно признался он. — А пятнадцатилетним по-настоящему я никогда не был.

*

— Я родом со Скеллиге, — сказала она ему позже, в постели. — Море у меня в крови. Я люблю его.

— Я иногда мечтаю, — она нарушила молчание, — отправиться в плавание. Одной. Поставить паруса и выйти в море… Далеко-далеко, за горизонт. Где только вода и небо. Меня обрызгает соленая пена волн, ветер дернет за волосы с настоящей мужской нежностью. И я одна, совсем одна, бесконечно одинокая среди чуждой и враждебной мне стихии. Одиночество среди моря странности. Не мечтаешь об этом?

Нет, не мечтаю, подумал он. Я это имею каждый день.

*

Пришел день летнего солнцестояния, а после него волшебная ночь, самый короткая в году, в которую расцветают в лесах цветы папоротника, а натертые ужовником нагие девушки танцуют на мокрых от росы полянах. Ночь короткая, пробегает как мгновение ока. Ночь безумная и светлая от зарниц.

*

Утром после солнцестояния он проснулся в одиночестве. На кухне, его ожидал завтрак. И не только.

— Доброе утро, Мозаик. Прекрасная погода, не правда ли? Где Литта?

— У тебя свободный день, — сказала она, не глядя на него

— Моя несравненная госпожа будет занята. Допоздна. За время, которое вы провели… в удовольствиях, набралось много пациенток.

— Пациенток?

— Она лечит бесплодие. И другие женские болезни. Ты не знал? Ну, теперь уже знаешь. Доброго дня.

— Погоди, не уходи. Я хотел бы…

— Не знаю, чего ты хотел бы, — перебила она. — Но это довольно плохая идея. Лучше, чтобы ты вообще со мной не разговаривал. Сделал вид, что меня вообще нет.

— Коралл тебя больше не будет обижать, я обещаю. И потом, ее здесь нет, она нас не видит.

— Она видит все, что пожелает видеть, ей для этого достаточно нескольких заклинаний и артефактов. И не обманывай себя, что у тебя есть на нее какое-либо влияние. Для этого тебе необходимо нечто большее, чем… — Она указала на спальню. — Пожалуйста, не произноси при ней мое имя. Даже мимоходом. Потому что она мне это припомнит. Хоть через год, но припомнит.

— Если с тобой так обращаются… Разве ты не можешь просто уйти?

— Куда? — она надула губы. — На ткацкую мануфактуру? В портняжную мастерскую? Или прямо в бордель? У меня никого нет. И я никто. И останусь никем. Только она может это изменить. Я все вынесу… Не добавляй к этому еще, если можешь.

— В городе, — она мельком посмотрела на него, — я встретила твоего приятеля. Этого поэта, Лютика. Он о тебе спрашивал. Беспокоится.

— Успокоила его? Объяснила, что я в безопасности? Что мне ничего не угрожает.

— Зачем же я буду врать?

— То есть?

— Ты не в безопасности. Ты здесь, с ней, а тоскуешь о той, другой. Даже тогда, когда ты с ней близок, думаешь только о той. Она это знает. Но играет в эту игру, потому что ее это забавляет, и ты хорошо притворяешься, просто чертовски убедительно. Подумай о том, что произойдет, когда ты сорвешься?

*

— Ты сегодня тоже ночуешь у нее?

— Да, — подтвердил Геральт.

— Это уже скоро неделя, ты знаешь?

— Четыре дня.

Лютик пробежал пальцами по струнам лютни, издав эффектное глиссандо. Осмотрелся. Хлебнул из кружки, вытер пену с носа.

— Я знаю, что это не мое дело, — сказал он, непривычно для него четко и твердо. Я знаю, что не должен вмешиваться. Я знаю, что ты не любишь, когда кто-то вмешивается. Но в некоторых случаях, друг Геральт, я не должен молчать. Коралл, если ты хочешь знать мое мнение, это одна из таких женщин, которые постоянно и на видном месте должны носить предупреждающую табличку. С надписью: «Смотри, но не трогай!». Вроде таких, как в зоопарке на террариуме, где содержат гремучих змей.

— Я знаю.

— Она играет с тобой, ты для нее развлечение.

— Я знаю.

— И ты самым простым в мире способом мстишь Йеннифэр, которую не можешь забыть.

— Я знаю.

— Тогда зачем…

— Не знаю.

*

Вечерами гуляли. Иногда в парке, иногда взбирались на холм, возвышающийся над гаванью, иногда просто ходили по Рынку Специй.

Вместе ходили в аустерию «Natura Rerum». Несколько раз. Фебус Равенга был вне себя от радости, по его приказу официанты угождали им, как могли. Геральт, наконец, познал вкус тюрбо в чернилах каракатицы. А также гусиной ножки в белом вине и телячьей голени в овощах. Правда, сначала — и недолго — ему мешало назойливое и показное любопытство других гостей из зала. Потом, по примеру Литты, он научился его игнорировать. Вино из местного погреба в этом очень помогало.