"Сезам, откройся!" - [54]

Наступал самый ответственный момент в операции «Карфаген». На 30 ноября 1962 года было намечено пробное проникновение агента в сейф. Джонсон успешно открыл все три замка и, посмотрев в сейф, увидел там много тщательно опечатанных пакетов, один из которых он осмелился даже подержать в руках. Закрыв замки, агент утром условным сигналом сообщил в резидентуру о положительном результате своих действий. Уверенные действия и пунктуальность в исполнении инструкций позволили резидентуре принять решение продолжать операцию только силами Джонсона. Первое изъятие документов было по согласованию с Москвой назначено на ночь с 14 на 15 декабря 1962 г. К этому сроку была вызвана бригада специалистов для работы по вскрытию пакетов, для которой было заранее подготовлено удобное помещение в посольстве, обеспечивавшее безопасность и полную конспирацию. При этом учитывалось, что время для обработки изымаемых пакетов, которых по оценке Джонсона могло быть до тридцати, было весьма ограничено, не больше двух-трех часов.

В резидентуре был разработан четкий план, по которому Джонсон должен был к одиннадцати часам ночи изъять пакеты из сейфа и, поместив их в авиационную сумку, доставить на место встречи, расположенное в пяти минутах езды на автомобиле от диспетчерского центра. Разведчик к этому времени после тщательной многочасовой проверки прибывает на встречу, обменивается с ним такой же авиационной сумкой, в которой для агента привозится ужин, и спешит доставить документы в резидентуру, на что потребуется не более получаса.

Бригада должна закончить обработку за полтора, максимум два часа, и разведчик по заранее отработанному маршруту должен доставить сумку с документами агенту самое позднее к полтретьему утра, когда Джонсон подъедет на своей машине, но уже на другое место встречи, в двадцати минутах от места его работы.

Я могу ошибаться в отдельных деталях, вспоминая о том, что мне рассказывал Лазарев и что сообщал об этих операциях сам Джонсон на суде. Но в целом ясно, что времени в распоряжении резидентуры было чрезвычайно мало, зато много трудностей в обеспечении безопасной доставки документов как от Джонсона, так и особенно обратно к нему.

Представляя себе обстановку работы бригады над документами, я вспомнил о наших специалистах, вынужденных вскрывать японскую дипломатическую почту в трясущемся вагоне. Они все же не были так жестко лимитированы во времени. И еще мне припомнилась сейчас книга Леруа-Фэнвилля, где он очень образно обрисовал накаленную до предела атмосферу, в которой из-за лимита времени работали французские специалисты, вскрывая чужие дипломатические вализы. Но и французы работали у себя дома, где, как говорят, и стены помогают, нашим же разведчикам приходилось остерегаться и французских контрразведчиков, и американских спецслужб.

Помню, как Анатолий Иванович, рассказывая об этой первой выемке документов из сейфа диспетчерского центра, вновь переживал предельное напряжение сил. Было заметно, что одна такая ночь стоила для него многих если не лет, то уж месяцев его разведывательной карьеры. Не случайно еще довольно молодым он ушел из жизни.

О том, что не в меньшем напряжении находился наш разведчик участник этой необыкновенной операции ТФП, я уж не говорю. Хотя на личном опыте знаю, что исполнителю легче совершать ответственные дела, чем его руководителю ожидать завершения операции и благополучного возвращения исполнителя. Последний уже прошел пик напряжения и может расслабиться на обратном пути, а руководитель продолжает оставаться в пиковом напряженном ожидании.

У нашего разведчика была сложная задача. Он должен был уложиться в график заранее рассчитанного по времени маршрута, безопасно доставить документы, а затем вернуть их агенту. И все это в условиях возможных непредвиденных осложнений на парижских улицах с их интенсивным ночным движением.

Представь, читатель, на минуту, что где-то на его пути возник затор или кто-то нарушил правила движения и его останавливает полицейский как свидетеля или участника этого нарушения. И тысячи других случайностей, а разведчик вопреки всему не имеет права подвести под смертельную опасность агента, не вернув ему вовремя документы.

Зато какое огромное удовлетворение испытываешь, когда все позади и ты можешь доложить, что задание выполнил!

Вот и тогда, в разговоре с Лазаревым, я почувствовал в его голосе пережитое волнение, когда наш разведчик благополучно возвратился от агента, а еще позже, когда резидентура получила условный сигнал от агента, что у него все благополучно.

Но это было только первое изъятие документов. А в период с декабря 1962 года по конец апреля 1963 года Джонсон регулярно дважды в месяц дежурил и почти в каждое свое дежурство вскрывал сейф и передавал очередную порцию пакетов, содержавших архисекретнейшую информацию американского военного ведомства. Казалось, так будет продолжаться долго, но внезапно, в апреле 1963 года, резидентуре пришлось сделать перерыв.

Резидентура стала отмечать ошибки, которые начал допускать агент. Вероятно, сильное напряжение сказывалось на нем, и потребовалось дать ему передышку для отдыха. Так, однажды Джонсон забыл поставить сигнал о благополучном возвращении документов в хранилище. Можно только догадываться, что пережили наши разведчики, подозревая худшее, пока агент все же не опомнился и не выставил сигнал.