Как там говорилось в записке? «Избегать любых контактов с местным черным населением?..» Не с кем было вступать в контакт. Прифронтовая зона пустовала на многие километры. От небольших деревушек остались лишь обгорелые поляны с торчащими головешками хижин. То ли бои тут прокатились, то ли жители сами ушли, сжигая за собой дома? Дональд проходил мимо пепелищ не останавливаясь, отмечая только про себя, что горело недавно.
А потом сам увидел, как горят такие хижины.
Самолеты распарывали небо, словно огромный лист жести, расстреливая ракетами деревню и окружающий лес. Следующая пара сбрасывала напалмовые бомбы.
В газетах, помнится, упоминалось о подобных акциях, как об «уничтожении очередной базы террористов». Террористами эта деревушка была явно небогата — по самолетам не раздалось ни одного выстрела. Зато женщин и детей хватало.
Дональду с вершины холма, куда он добежал, заслышав рев самолетов, было хорошо видно, как метались черные фигурки под бомбами среди горящих хижин и не могли найти спасения от гремящей над головой смерти.
А Дональд лежал, укрывшись за деревом, колотил в ярости кулаками по земле, кричал в небо черные слова и ничего не мог сделать.
Потом самолеты ушли, и из-за леса, почти цепляясь за верхушки деревьев, вывернула тройка вертолетов. Со свистом и клекотом они прошли над деревней, обрабатывая ее из пулеметов, и сели на окраине, еще в воздухе, в метре от земли, выплюнув из себя людей в пятнистых комбинезонах. Комбинезоны рассыпались среди догорающих хижин. Сквозь стрекот винтов послышались короткие щелчки выстрелов — добивали раненых и тех, кто все-таки уцелел после двойной обработки с воздуха.
Дональд не помнил, когда встал во весь рост, вглядываясь бешеными глазами в то, что происходило внизу. Одинокую фигуру в голубом комбинезоне было теперь видно издалека, и пятнистые, закончив свое дело в деревне, спокойно, организованно, как на учениях, стали окружать подножие холма. Но вот уже к Дональду с распростертыми объятиями побежал, косолапя, загорелый коротышка с погонами капитана:
— Ван-Вааден, дружище, какая встреча, какое счастье, что ты жив!
А Дональд стоял, зажмурившись, и не мог себе простить, что после приземления выбросил пистолет…
— Осборн, вас к Бикому!
Дональд молча кивнул. Ничего хорошего этот вызов означать не мог. Скорее всего, кто-то пришел с жалобой. А поскольку последним Дональд вытаскивал Ван-Ваадена, то естественным было предположить, что тот и явился с жалобой.
Идти не хотелось. И не потому, что, предстоял нагоняй. Прежде чем перейти на административную работу и стать директором фирмы по персоналу, Морис Биком был сейвером (и по слухам — неплохим). Так что неприятностями с клиентом его не удивишь. Да и не будет никакого нагоняя. Одни слова. Фирма твердо защищала интересы своих сотрудников и в обиду их не давала.
Идти не хотелось совсем по другим причинам. Вернулся Дональд с последнего дела мрачным, ушедшим в себя. Отмалчивался и отмахивался от расспросов, не «загудел» с друзьями, как обычно после успешного перехода.
И сейчас не шел — тащился по коридорам, цепляясь за любую возможность, чтобы оттянуть момент встречи с пилотом, которого спас.
Он жалел теперь о том, что сейверу нельзя отказываться от задания: взялся — выполняй. С каким удовольствием он засунул бы тогда сознание этого щенка в его собственную шкуру! Выбирайся сам, пожинай плоды своей глупости, ненависти, корысти или что там еще толкнуло тебя на то, чтобы бомбить хижины, расстреливать из пулемета женщин, стирающих белье в реке, и долбить реактивными снарядами машины с рисом, мукой и аспирином!
А старики-родители ждут тебя дома, и младший брат гордится тем, что ты военный летчик, и девушка ждет тебя, хорошая, наверное, девушка, и я вытащил твое сильное, здоровое, молодое тело и вернул его тебе, а ты потом наверняка врал, как сражался с целой стаей вражеских истребителей и сбил три или четыре, но кончились патроны, и ты с великими трудностями и опасностями выбирался к своим, чтобы вновь стать в строй борцов за славное дело.
И никому не рассказывал о том, что бросил себя, передоверил эти фунты костей и мускулов тому, чья профессия не убивать, а спасать. Я спас твое тело, но мне не спасти твою душу, потому что ты давно уже запродал ее дьяволу. Сколько жизней на твоей совести, пилот? Пролетая над позициями, ты поднимаешь свой самолет на такую высоту, где его не могут достать зенитки, а потом, в тылу, бросаешь машину на цели, которые никто не обороняет. Кому придет в голову, что у тебя хватит подлости посчитать целью школу или больницу?
Но в тот раз тебе не повезло. Тепловая ракета воткнулась в зад твоего истребителя. И ты ни о чем уже не думал, дрожащей, потной ладонью нащупывал спусковой рычаг катапульты, а в воздухе, болтаясь под куполом парашюта, все давил и давил на кнопку вызова сейнера. Тебе было страшно. Тебе было страшно с того момента, как ты ступил на скользкий путь убийцы. Не бывает храбрых подлецов. Подлость — синоним трусости. Ты подлец, Ван-Вааден, и будь моя воля, я не стал бы спасать твое тело. Я бросил бы его там, в лесу. И пусть это не по-сейверски. Зато одной гремящей смертью могло стать меньше над соломенными крышами маленьких мирных деревушек.
