Северный полюс - [4]

Однако впервые назвать полюс целью экспедиции мне пришлось только в 1898 году, когда первая экспедиция Арктического клуба Пири [14] отправилась на север с намерением достичь 90-й параллели, если это окажется возможным. С тех пор я на протяжении шести лет предпринял шесть попыток достичь желанного пункта. Санный сезон, когда такой бросок возможен, начинается примерно в середине февраля и кончается в середине июня. До середины февраля на севере недостаточно света, а начиная с середины июня велика вероятность того, что на пути к полюсу будет слишком много открытой воды.

За эти шесть попыток я дошел до 83°52′, 84°17′ и 87°06′ северной широты, последним достижением отвоевав для Соединенных Штатов самый северный рекорд, некоторое время принадлежавший Нансену [15], а после него — герцогу Абруццкому [16].

Описывая историю этой последней, увенчавшейся успехом, экспедиции, следует вспомнить мое возвращение из предшествующей экспедиции 1905–1906 годов. Еще до прибытия в Нью-Йорк, до того как «Рузвельт» вошел в порт, я уже думал о новом путешествии на Север, которое намеревался предпринять как можно скорее, если только соберу нужные средства и останусь здоровым. По физическому закону всякое тело стремится двигаться по линии наименьшего сопротивления, но к человеческой воле этот закон, по-видимому, не относится. Каждое новое препятствие, возникавшее на моем пути, будь оно физического или морального свойства, будь то открытая полынья или превратности судьбы, в конечном счете только подстегивало мою решимость добиться поставленной цели, если только я проживу достаточно долго.

По возвращении в 1906 году я получил огромную поддержку со стороны мистера Джесепа, председателя Арктического клуба Пири, который так щедро помогал мне при организации моих предшествующих экспедиций и в чью честь я назвал самую северную оконечность суши — 83°39′ северной широты — мысом Моррис-Джесеп. Его помощь означала, что мне не придется клянчить необходимые средства по мелочам у людей, дававших их кто охотно, кто неохотно.

Зимой 1906–1907 годов и весной 1907 года я отчитывался перед публикой о результатах моей последней экспедиции и прилагал усилия к тому, чтобы, насколько возможно, заинтересовать друзей в снаряжении новой. Мы располагали судном, за которое заплатили 100 тысяч долларов в 1905 году, но нам нужно было еще 75 тысяч для установки на судне новых котлов и других переделок, для закупки снаряжения и текущих расходов. Хотя главные средства были получены от членов и друзей Арктического клуба, весьма значительные суммы поступили также со всех концов страны взносами от ста до пяти и даже до одного доллара. Мы ценили эти мелкие пожертвования не менее крупных, потому что они свидетельствовали о дружеской заинтересованности даятелей и служили доказательством того, что экспедиция является по существу общенациональным делом, хотя и финансируется частными лицами.

В конце концов все средства, наличные и обещанные, составили такую сумму, что мы смогли заказать новые котлы для «Рузвельта» и внести некоторые усовершенствования в его конструкцию, чтобы лучше приспособить его для нового плавания, а именно: расширить жилые помещения для команды в носовой части, установить рейковый парус на фок-мачте, несколько видоизменить внутреннее устройство. Что касается основных характеристик судна, то оно вполне доказало свою способность служить цели, для которой предназначено, так что серьезных переделок не потребовалось.

Опыт научил меня считаться с задержками, могущими случиться на далеком Севере, однако возмутительные задержки по вине корабельных подрядчиков на родине до сих пор не входили в мои расчеты. Договоры на производство работ на «Рузвельте» были заключены зимой со сроком исполнения 1 июля 1907 года. Вдобавок к подписанным обязательствам меня неоднократно заверяли устно, что работа будет закончена в срок; однако на деле новые котлы были изготовлены и установлены лишь к сентябрю, что исключило всякую возможность нашей отправки на Север летом 1907 года.

Невыполнение подрядчиками своих обязательств, приведшее к отсрочке экспедиции на год, явилось для меня тяжелым ударом. Оно означало, что мне придется взяться за решение задачи на год постаревшим; оно откладывало начало экспедиции на будущее, и неизвестно было, что еще может случиться в течение года; оно означало горечь рухнувших надежд.

В день, когда я со всей ясностью осознал, что никак не смогу отплыть на Север в этом же году, я испытал примерно то же ощущение, что и в тот момент, когда был вынужден повернуть назад с 87°06′ северной широты, добившись лишь такого пустяка, как крайний северный рекорд вместо великого приза, ради которого я чуть не поплатился жизнью. К счастью, я еще не знал, что судьба уже тогда заносила руку для нового, еще более сокрушительного удара [17].

Пока я набирался терпения ввиду неоправданной отсрочки, меня постигло бедствие, тяжелее которого не случалось за все годы моей работы в Арктике, — скончался мой друг Моррис Джесеп. Без обещанной им поддержки новая экспедиция казалась неосуществимой. Не греша против истины, могу сказать, что ему, более чем кому-либо, я был обязан как основанием и существованием Арктического клуба Пири, так и успехом всей моей предшествующей работы. В его лице я потерял не только могучую финансовую опору, но и близкого друга, которому я абсолютно доверял. На первых порах я решил, что теперь всему конец, что все усилия и деньги, затраченные на подготовку экспедиции, пошли прахом. Смерть Джесепа вкупе с задержкой по вине корабельных подрядчиков, казалось, означала полное крушение всех моих планов.