Северный пламень - [33]

— Я из Орши, — представился Микола, — меня зовут Миколай Кмитич.

— Так мы вас ведаем! — заулыбался самый веселый из них, курносый и рыжий солдат. — Ну а мы лявоны! — засмеялся он.

— Из Лифляндии, стало быть, — улыбнулся им Микола, — и много вас тут?

— Пятера!

— Пан, а переведите нас в свой батальон! — обратился к Миколе самый молодой из них, черноглазый парень лет восемнадцати.

— У пана Жигимонта не желаете служить? — удивился Кмитич.

— Он строгий уж больно, да нас гоняет, будто мы здесь самые умные да прыткие! — отвечал рыжий мужичок.

Кмитич засмеялся.

— Так может, так оно и есть! Ну, ладно, я с ним поговорю, — пообещал оршанский князь и кивнул на миски с кашей. — Смачнего вам! Что едите-то?

Рыжий, кажется, он был в определенно хорошем настроении, вновь засмеялся.

— Каша со шведами, пан Кмитич, — ответил он.

— Каша со шведами? — приподнял брови Микола.

— Да не! — также рассмеялся другой солдат. — Вы чего не подумайте, пан Кмитич! Мы людей не едим. Это мы так кашу со шкварками называем. У шведов переняли!

— Хм, разве у нас такой нет? — спросил удивленно Микола, впрочем, плохо знакомый с простой мужицкой кухней.

— Оно, вроде, дело простое, кашу со шкварками смешать! — вновь засмеялся рыжий лявон. — Да вот шведы как-то первыми догадались. Может, и у нас где такое есть, не знаем…

В тот же вечер Микола подошел к Врангелю. Жигимонт Врангель был типичным боевым офицером, высоким, широкоплечим, неулыбчивым вечно хмурым паном. Он был чуть младше Миколы, но смотрелся значительно солидней: мужественное скуластое лицо, прямой с горбинкой нос, повелительный взгляд и всегда, даже на войне, неизменный длинный бурый парик и треуголка с щегольскими галунами. Ему Микола даже завидовал — на войне этот человек чувствовал себя в своей тарелке. Кмитичу по-прежнему хотелось сесть на коня да поехать в любимую Оршу…

— Не, пан Миколай, лявонов я вам, любы мой, не отдам, — отрицательно покачал кучерявым париком Врангель, — они у меня огонь! На них весь батальон держится.

— А я вам за пятерых лявонов десять других русских дам. Тоже хлопцы хоть куда!

— Десятерых? Ну, ладно, — подумав, согласился в конце концов Врангель. И в тот же вечер обмен состоялся. Нельзя сказать, что новгородские русины приняли известие с большим энтузиазмом, но повиновались…

В Гакгофе Карл узнал, что впереди теснины финской речушки Пигайоки заняты большим войском графа Шереметева, опустошавшим округу: путь пролегал между двух отвесных утесов по топкому болоту, где через ручей наброшены были два деревянных моста. За ручьем и притаились драгуны Шереметева, до шести тысяч сабель, прикрытые кустарником. Имелись и пушки. Московский граф мог обстрелять болото и, по всей вероятности, легко остановил бы шведов, если бы распоряжался искуснее: вместо того, чтобы разрушить мосты, Шереметев послал за ручей на противоположную сторону, версты за три, восемьсот человек для фуражировки и окончательного опустошения окрестностей с приказом жечь все на своем пути — уж такую тактику выбрал сам Петр, скопировав ее, видимо, с предыдущих стратегий ненавистных им самим царей Московии.

Либо Петр не понимал, либо не хотел понимать, что тактика выжженной земли — это вырытая для себя же яма в темноте; это сотни, а то и тысячи местных крестьян, которые уже твои враги, убьют твоих же солдат как мародеров и бандитов… Не понимал царь… Как не понимал и его отец Алексей Михайлович, выжигая огнем всю Литву, как не понимал Иван IV Ужасный…

16 ноября, в полдень, московский карательный отряд неожиданно наткнулся на шведский авангард, состоявший из не более чем шестисот человек, и под огнем пушек и фузей повернул врассыпную назад в полной панике. Карл по первым же пушечным выстрелам прискакал к своему авангарду уже вечером и направил орудия на теснины Пигайоки, с тем, чтобы на рассвете взять их штурмом. Шереметев, имея при себе дворянских «недорослей» до шести тысяч человек, полагая, что перед ним большое войско, оставив мосты в теснинах нетронутыми, в ночь на 17-е ноября почти бежал к Силламеге, где также не горел желанием оставаться, и уже на другой день пришел побитым псом к Нарве. Карл быстро следовал за ним. Быстрый марш шведской армии обеспечил местный латышский крестьянин Стефан Раабе, указав королю самые короткие и удобные тропы. На следующий день Микола Кмитич со своим полком был уже в Лагене, верстах в десяти от Нарвы…

* * *

Рано утром 18-го ноября царь Петр покинул нарвский лагерь своей армии, уехав в Новгород и передав бразды правления только что появившемуся перепуганному Шереметеву. Скорый и непонятный отъезд царя и появление графа, а вместе с ним и слухов, что приближается многочисленная армия шведов, внесли страх в сердца солдат и создали переполох. Солдаты бузили, то и дело делегация от новгородских русин подходила к Шереметеву, Потоцкому либо самому фон Круи с требованием сдачи шведам. Шереметев был в растерянности, но Круи уверял: нельзя идти на поводу у солдат, надо им отвечать, что переговоры ведутся, но самим готовиться к обороне…

— Шведов до тридцати тысяч. А то и до тридцати двух, — уверял трясущийся Шереметев герцога фон Круи…